Последний интегратор
Шрифт:
Я стоял во дворе под непрекращающимся дождём и думал, куда же пойти. Может быть, к Жебелеву? Наверняка Жебелев каждый день ходит к Евгении. Сейчас мне припомнились странные взгляды, которые Жебелев бросал на Евгению. Я знал, что Никмак разведён. А Жебелев никогда не был женат. За это другие профессора над ним посмеивались. Почему он не женился? Надеялся, что Евгения когда-нибудь освободится? Вся эта компания вилась вокруг Евгении. Да и сам-то я...
Жебелев жил в соседнем подъезде. Он действительно и дома ходил в костюме с бабочкой. Я не удивился. В комнате на диване была разложена одежда. На полу стояли два больших кожаных чемодана на колёсиках.
– -
– - Не больше, чем ты, -- сказал Жебелев, аккуратно складывая выглаженную рубашку.
– - А вы видели Никиту Максимовича или Евгению Валерьевну?
– - Женю видел вчера. К сожалению, ничего нового. Саша не возвращался и не подавал о себе никаких вестей.
Можно было уходить. Но я задал ещё вопрос:
– - Вы переезжаете?
– - Ухожу в отпуск, -- сказал Жебелев.
– - Пока в отпуск, а там поглядим.
Он положил в чемодан стопку рубашек.
– - Тогда я пойду, -- сказал я.
– - Хорошо, -- сказал он и тут же добавил: -- Хотя постой...
Я замер.
– - Иван, -- сказал он, -- возможно, мы с тобой больше не увидимся. Я решил перевестись на работу в Новоергинский архив.
Вот это была новость так новость!
– - Вы не вернётесь в институт?
– - Мне немного надоело преподавание.
– - Жалко, -- искренне сказал я.
Я вспомнил лекции Жебелева на первом курсе. Только они заставили меня поверить, что я выбрал правильный факультет.
Жебелев сел на диван, прямо на пиджак. Он вытянул из-под себя пиджак и бросил его в угол. Такого Жебелева я раньше не видел.
– - Иван, -- сказал Жебелев.
– - Я знаю о твоём разговоре с ректором. Я бы посоветовал тебе его послушаться. Интком в самом деле может повредить твоей учёбе. Лучше тебе бросить эту работу.
Я ничего не ответил. У меня не было слов. В горле у меня застрял какой-то густой горький комок.
– - В прошлый раз, -- сказал Жебелев, и голос его звучал глухо, -- всё началось с исчезновений. Люди исчезали, и больше их никто не видел. Теперь исчез Саша. Всё повторяется.
Я наконец проглотил комок и сказал:
– - Да когда это было!
– - Это было не так давно, как тебе думается, -- сказал Жебелев.
– - Я всё хорошо помню. Когда военные пришли к власти, мне было всего четыре года. А через две недели исчез мой отец. Его друг спросил, как он относится к новому режиму. Спросил, а потом донёс. Обо всех исчезновениях заводили дела, но никого не находили. Не находили даже мертвецов. Я видел эти дела. Это была хорошая полицейская работа. Инспектора полиции делали всё возможное, чтобы найти исчезнувших. Они звонили семьям исчезнувших и сообщали о каждом своём шаге. Они умоляли, чтобы родственники вспомнили что-то ещё об исчезнувшем. Какую-нибудь особую примету, упоминание какого-то места в разговоре. Они были так искренни. Когда военный режим пал и начались реформы, то открылись все архивы. Но и там не было никаких сведений. До сих пор не нашли даже братских могил. Генералы тщательно скрыли все следы. Исчезнувшие словно растворились.
Я думал о том, что же сделали с этим поколением. Что сделали с этими умными людьми, если они так боятся.
– - Потом всё изменилось, -- сказал я.
– - Нам тоже казалось, что всё изменилось, -- сказал Жебелев.
– - Реформы, интеграция! Молодые вожди оппозиции! А всех вождей победил один -- самый простой, самый незаметный. Первый помощник второго заместителя третьего письмоводителя. Когда он смотрел на
– - Но Туганский эксперимент был проведён, -- сказал я.
– - Кхандов приняли в институт, в гимназии...
Я не успел договорить, как уже понял, насколько слабы мои аргументы.
– - Он и Женю с собой привёз, -- сказал Жебелев как бы самому себе.
– - А ведь она была известная художница, выставлялась. Он увёз её в глушь и загубил талант. Загубил свой талант, загубил её талант. Загубил всех тех, кто верил в интеграцию. Он и тебя загубил, Иван.
– - Никто меня не загубил, -- сказал я.
– - А вы и Евгению Валерьевну оставите?
– - Ты забыл, Иван, что для тебя она -- просто Евгения.
– - А для вас?
Он посмотрел мне в лицо. Я не отводил глаза. Он опустил голову и сказал:
– - Для меня... Для меня она -- жена исчезнувшего друга. Может быть, погибшего друга...
Я разозлился. Он хотел, чтобы его пожалели. Я не хотел его жалеть.
– - А зачем вы всё это мне рассказываете? Не боитесь, что я тоже донесу? Даже не успеете уехать!
На лице Жебелева появилось нечто вроде злости. Тень злости. Он встал, несколькими рывками снял бабочку и собирался бросить её к пиджаку. Но понял, что это слишком, положил бабочку на диван и сказал:
– - Смеёшься надо мной? Над моей трусостью? Очень легко быть смелым, когда тебе двадцать лет. В двадцать лет кажется, что жизнь бесконечна, что ты неуязвим. Но если тебе так кажется, то это значит только одно: ты ещё мальчик, ребёнок, дитя...
– - Щенок, сопляк, -- продолжил я.
– - Скажите мне, что я -- сопляк!..
– - И что ты сделаешь?
– - спросил Жебелев.
– - Ударишь своего педагога?
Без бабочки он выглядел нелепо, растрёпанно. Я развернулся и пошёл к входной двери. Жебелев нагнал меня. Он дрожащими руками что-то совал мне в ладонь. Что-то маленькое, прохладное, с острыми гранями. Я раскрыл ладонь. Сначала я подумал, что это кусок льда. Это был кристалл размером с полмизинца, похожий на карандашик.
– - Это мне дал Саша, -- сказал Жебелев.
– - Я с этим связываться не хочу. Это для вас, детей и храбрецов, а не для нас, престарелых трусов.
Он что-то ещё говорил мне в спину -- то ли иронизировал, то ли оправдывался. Но я не слышал. Я больше не хотел его слышать. Я его презирал.
На улице я сунул кристалл-карандашик в карман и нащупал там нашивку СД.
Глава XI. Июль, вечер
Дождь опять усилился.
Сначала из "Бронтозауруса" вылезли полицейские, потом мы с Артёмом. Лейтенант указал нам наши места в безбрежной луже возле подъезда. Полицейские без разговоров направились в подъезд. Через полминуты мы услышали голос лейтенанта из окна над головой. Кханды всегда жили или на первом этаже, или на самом последнем. Из окна был слышен только голос лейтенанта. Ему никто не возражал.