Последний из Двадцати
Шрифт:
Кидал наугад, не целясь, по заветам мастера Руберы — даже сейчас, когда мальчишка потерял голову, его наука пригодилась.
Попал.
Он понял это сразу же, как только после оглушительного треска услышал тихий и слабый стон. Ещё не до конца вернув себе чародейское зрение, мажонок глянул в дверной проем.
Фигурка скорчилась у алтаря Архи, напоминая бесформенную хламиду. Кровь в жилах младшего чародея застыла — ум спешно перебирал, с чем же он прямо сейчас столкнулся. Здравый смысл вдруг принялся обвинять его в беспечности и недостаточной трусости. Если и были причины драть
Едва чародейское зрение после каскада обращений вернуло ему возможность видеть, как он узрел потирающую лодыжку девчонку.
Ей явно было больно. Где-то внутри Руна на мгновение проснулась совесть, вооружённая иглой. Высокомерие задушило её в зародыше, справедливо напомнив гласом Матриарха, что чародею не пристало думать о черни, как о равном.
А если она не чернь, а чародей? Вопрос был робкий и юнец не знал, какой дать на него ответ. Захлопал глазами, будто в надежде, что девица перед ним растворится мороком.
Не растворилась, выпрямилась во весь рост, недобро сверкнули глубоко посаженные глаза. На щеках грязь, волосы растрёпаны и торчат, будто колья. Вместо одёжки она использовала рваный мешок. Кусок бечёвки служил ей вместо пояса.
— Эй, ты… — голос Руна звучал хрипло и неуверенно, но былой страх отступил прочь. Никакая это не чудь, это всего лишь самая обыкновенная девчонка. Чумазая, грязная, наверняка голодная…
Что она тут делала?
Не желая отвечать, малышка шумно шмыгнула носом и, громко хлопнув ладонью по борту старой лавки, что когда-то гордо звалась кроватью, провалилась сквозь стену.
По крайней мере, мажонку именно так и показалось. Игнорируя рёв здравого смысла, Рун прошёлся по комнате. Он отчётливо слышал влажные шлепки по воде где-то под землёй.
Он разом оказался возле лавки, дёрнул её на себя — та оказалась тяжёлой и не сдвинулась с места, будто приросла. Рун шустро влил в себя новые силы — бывшая кровать отскочила прочь, будто пушинка. Взгляд младшего мага уставился на кольцо, прибитое к полу.
Как он и думал.
Дверь в подпол на случай прихода лихих людей. Или разбойников, почему-то подумалось мальчишке, едва он вспомнил про Мяхара? Интересно, спросил он у пустоты, если прошерстить память старика — что можно будет увидеть?
Словно не ведая, что творит, Рун потянул кольцо. Из подпола на него хлынула темнота и холод…
***
Подпол оказался глубже, чем ему казалось. Вниз вела плохо обструганная лесенка — парень едва не посадил занозу, пока спускался. Ход был узок и мал — сюда мог проскочить разве что ребёнок. Сумка мешалась и, забыв обо всём, Рун скинул её, оставил наверху.
И почти сразу же пожалел.
Страх треклятой змеёй, что так и вилась вокруг мальчишки, теперь взялся за него в полную силу. Яд обвинений в беспечности лился ему на плечи.
Разве не говорил ему старый Мяхар, что в деревне нет людей? Говорил. Разве не должен был его ученик позвать, едва заметит что-то необычное? Должен был. И, самое главное — разве его не предупреждали нигде не расставаться с тем, что лежит в сумке? Предупреждали, но он пренебрёг…
Мальчишка вихрем пожелал взлететь назад, но вдруг закрывшаяся перед самым носом дверь подпола больно шибанула его по затылку. Голова тотчас же загудела, будто встревоженный пчелиный рой. Ныл затылок, просил хозяина хоть чуть-чуть помассировать его ладонью.
Рун встал на четвереньки. Внутри юного чародея закипало самое настоящее варево из ярости и злости. Будто забыв свой недавний постыдный страх, он представлял как великаном вырвется отсюда. Дом станет домишком, разлетится в щепки! А с девчонкой он сделает…
Мажонок вдруг понял, что совершенно забыл про неё, будто никогда и не было.
Подпол был стар и грязен. Словно ветхий, на ладан дышащий старик, он чихал ему в лицо ворохом пыли. Половицы под ногами на все лады пели оду времени протяжным, почти звенящим в ушах скрипом. В ноздри била едкая вонь сырости. Полки, некогда ломившиеся от снеди, теперь хвалились разве что пустыми бутылями и склянками. Словно вновь готовые хоть сейчас прыгнуть в печь, особняком стояли покрытые жиром и копотью чугунки.
Но ни следа девчонки — будто её и в самом деле тут никогда и не было.
Тут нет людей, разве что не скрипя зубами повторил у него в голове голос старого Мяхара.
Мальчишка кивнул темноте и неизвестности перед собой, будто издевательски соглашаясь с её условиями. Сейчас, думалось ему — сейчас я быстро заставлю сумку вновь оказаться у меня в руках, и вот тогда-то уж мы посмотрим, кому кого следует бояться…
Она вышла перед ним раньше и сама, прежде чем младший из Двадцати успел закончить очередное хитрое плетение.
Мальчишка тотчас же опустил руки — пульсар, заготовленный для удара, сник под тяжестью сомнений, а после и вовсе рассеялся, оставив юного чародея один на один с девчонкой.
Руну стало не по себе. Где-то внутри пробудился доселе незнакомый, почти сладостный ужас. Он один на один с незнакомой ему девчонкой, и просто не знает, что делать. Его ровесницы из Шпиля это одно — их-то он каждый день видит. От их насмешек разве что спина не хрустела.
Но с этой…
По телу бежала до странного приятного дрожь. Мальчишка хорошенько разглядел — даже сквозь тьму! — её лицо. Голубые, почти небесного цвета, глаза чарующе блестели в темноте. Страх недоверия с её мордашки спешил сойти на нет, смениться добродушной улыбкой.
Мажонок и сам не понял, как до жуткого ему вдруг захотелось оказаться в её объятиях. Чтобы она обхватила его своими крохотными ручками, присвоила, сделала своим.
Морок чёрной пеленой застилал глаза, а разум ученика Мяхара тонул в нём без остатка. Словно ещё на что-то надеющийся, но изначально обречённый, он цеплялся абсолютно за всё.
Здесь нет людей. Здесь. Нет. Людей.
Он повторял это про себя, будто спасительную мантру — не помогало.
Будто послушный верный пёс он подошёл ближе. Маленькие ручки новой знакомицы стискивали чёрную, как сама ночь, тряпичную куклу, зло блестели чёрные же пуговицы глаз. Рун бросил на игрушку лишь мимолётный взгляд — та вдруг ответила ему хищной улыбкой.