Последний из умных любовников
Шрифт:
Туг до меня наконец дошло, что это была за интонация. Она попросту глотала слезы. Плакала там, стоя у телефона. То ли разругалась окончательно со своим любовником, то ли получила обещанный тобой нагоняй — как бы то ни было, но я отчетливо слышал на другом конце провода ее тихие всхлипывания. Во мне тут же заговорила привычная жалость.
— Ладно, — сказал я, — оставим эту тему. — Только, пожалуйста, береги себя.
— Да-да, конечно… Понимаешь, будь у меня еще один пригласительный, я бы обязательно…
— Да нет, я все понимаю, — кивнул я, и тут рука наткнулась в кармане на что-то твердое. Это был тот самый пригласительный билет, на котором ты записал телефон своей службы сообщений. Надо же, такая
Вернувшись в номер в приподнятом настроении, я проспал до десяти, пока не пришла пора выметаться. Предновогодняя служба была назначена на четыре. Где я шатался оставшееся время — в сознании никак не закрепилось. Кажется, торчал в кино, но, хоть убей, не помню, что там крутили. Мысли были заняты другим.
Тем не менее время кое-как убил и к четырем, даже запаздывая немного, уже шагал широким шагом в направлении синагоги. От ходьбы стало жарко, я снял куртку. Пистолет вынул и попробовал сунуть в карман брюк, но там он не помещался, и я надумал спрятать его в сапог. Он с легкостью скользнул внутрь, будто там ему и место, и минуту спустя я о нем больше не вспоминал.
Опоздал я минут на двадцать. Темпл представлял собой громоздкое кубическое здание со стеклянными стенами — заурядный кинотеатр или банк, никакой праздничной атмосферой от него не веяло. Если б я не знал, зачем собрались тут все эти мужчины в черных фраках и женщины в роскошных мехах, что толпились внутри за стеклом, я бы, скорее, принял их за делегатов какого-нибудь медицинского конгресса.
Парадная дверь оказалась запертой, пришлось искать боковой вход. Он был перегорожен столом, за которым помещался широкоплечий парень с золотым маген-Давидом на шее. Сначала он меня вообще не хотел впускать. Пригласительный, который я долго таскал в кармане, имел тот еще вид. Пришлось предъявить ему вдобавок водительские права. Потом он поинтересовался, кто дал мне пригласительный. Я назвал твою фамилию (Стейнман) и должность (глава попечительского совета общины). Но даже на этом дело не кончилось. При входе меня окружили такие же широкоплечие ребята с переговорными устройствами и ощупали с ног до головы в поисках оружия. А уже в вестибюле подплыл ко мне еще один атлет с радиогарнитурой, в точно таком же сером костюме (интересно, где они берут таких ребят — на конвейере штампуют, что ли?) и с полицейской дубинкой в руках. Впрочем, при ближайшем рассмотрении оказалось, что это не дубинка, а металлодетектор. Поравнявшись с левым сапогом, где лежал пистолет, детектор, разумеется, отчаянно заверещал, и я было решил, что меня накрыли, но тут парень с детектором повернулся к близнецу-напарнику, стоявшему рядом, и прокомментировал: «Слышишь, какой фон дают эти побрякушки?» Он похлопал дубинкой по металлическому носку сапога, поднялся и махнул рукой, пропуская меня внутрь.
Внутри твой темпл производил куда более сильное впечатление. Архитектура интерьера, оперный голос кантора, приглушенное освещение — все было великолепно. Одно плохо — свободных мест не оказалось совсем. Поэтому пришлось пробираться поближе к сцене. Тут я увидел тебя. Ты сидел в первом ряду и, как всегда, выглядел весьма внушительно. Слева от тебя сидел мэр, а справа — еще какой-то величественный джентльмен, должно быть, тот самый кандидат в вице-президенты, о котором мать упоминала по телефону. Вспомнив о матери, я поискал ее взглядом: она сидела слева от прохода, рядом с теткой. Тетя выглядела абсолютно здоровой, не то, что мать. У той был довольно-таки странный вид.
Отпев положенное, кантор вызвал тебя на сцену. Встав, ты пригласил с собой обоих почетных гостей. Я тем временем незаметно пробирался все ближе к матери. Что-то в ее облике казалось действительно странным, только все никак не удавалось уловить, что именно. Заметив меня, Ида принялась изо всех сил махать платком,
«Как же так? — растерянно подумал я. — Ведь они уговорились встретиться в полдень и совсем в другом месте… В чем дело?» Теперь я жалел, что проторчал все это время в кино. Нужно было купить послеполуденную газету. Там уже, скорей всего, появилось сообщение об убийстве на лекции в «Обществе питания». «А что, если никакого убийства не было? — вдруг подумал я. — Что, если этот человек здесь и собирается именно тут сделать свое черное дело?»
Эта возможность буквально ошеломила. Я стал лихорадочно всматриваться в лица людей, сидевших в первых рядах, ближе к матери. Я не представлял себе, как выглядит ее любовник, но сейчас это было не так уж важно. Все лица в передних рядах все равно были обращены к сцене. Никто не оборачивался в поисках розовой блузки с черным узором. Я начал приходить в себя. Скорее всего, я все это придумал. Опять воображение разыгралось. Скорей всего, мать попросту надела ту блузку, которую приготовила для лекции, вот и все. Тем не менее я продолжал невольно обшаривать глазами ряд за рядом, все дальше и дальше. И тут я его увидел! Он разместился в одном из дальних кресел, прячась за спинами впереди сидящих, но я успел разглядеть знакомый торчащий ежик белобрысых волос, квадратные очки и прищурившиеся за их стеклами светлые глаза.
Его присутствие в синагоге означало, что я не ошибся: роковое событие должно было произойти здесь и сейчас.
Видимо, ему надоело прятаться. Подняв голову, он впервые посмотрел на меня прямо и открыто. Казалось, я читаю в его глазах откровенную насмешку. «Ну что, умник? — говорил взгляд. — Думал меня перехитрить. Как же ты намереваешься поступить теперь?»
Действительно, что мне оставалось делать? Что бы сделал ты на моем месте?
Ты между тем стоял на сцене, вызывая туда одного за другим очередных почетных гостей. В зале зашумели, задвигались, и я на секунду потерял из виду своего блондина. Стал лихорадочно искать его взглядом и увидел, что он идет по проходу в сторону матери и тетки, шаря рукой под пиджаком. Вот он поравнялся с их креслами.
— Эй, ты! — крикнул я ему. — Стой!
Но тот уже положил правую руку на спинку теткиного кресла, а левой выхватил из-за пазухи…
Нет, не пистолет, не нож, ничего такого угрожающего — всего лишь невинный с виду коричневый конверт. Не слишком большой, но какой-то очень пухлый. На долю секунды я успел заметить лицо матери — она смотрела на него, и в глазах была бесконечная скорбь и нежелание мириться с тяжелой, неизбежной судьбой, которая явилась перед ней в образе этого человека. Выглядела она ужасно — от крыльев носа к губам протянулись глубокие горькие морщины, никакая косметика больше не скрывала настоящий возраст, и на лице осталась одна лишь голая правда, которую мать так тщательно утаивала все эти годы. Взгляд был пуст и безнадежен.
Рука с конвертом начала описывать в воздухе короткую дугу — видимо, блондин намеревался бросить его на колени матери, — и тут я очнулся от столбняка. Что там могло быть внутри — бомба? Серная кислота? Яд? Завершив заданную траекторию, конверт спланировал в руки матери. Она с ужасом отшатнулась, и в ту же секунду я отчаянно заорал:
— Не-е-е-т!
Как назло, в зале стояла напряженная тишина: все ждали приветственных речей — и поэтому вопль прозвучал с особенной неожиданностью. Быстро глянув на меня, блондин снова повернулся к матери. Я бросился к нему, продолжая орать, теперь уже на иврите: