Последний кольценосец
Шрифт:
В этой части страны Халаддину никогда раньше бывать не доводилось, и он с искренним интересом наблюдал за жизнью Шаратэгского ущелья. Горные тролли жили небогато, но держались с поистине княжеским достоинством; только вот гостеприимство их – на взгляд чужака – порою выходило за всякие разумные пределы и заставляло Халаддина испытывать острое чувство неловкости. Теперь по крайней мере ему стали понятны истоки той удивительной атмосферы, что царила в барад-дурском доме его университетского однокашника Кумая…
Тролли всегда селились большими дружными семьями, а поскольку на крутом склоне дом на три десятка персон можно строить одним-единственным способом – загоняя его в вертикаль, – жилища их являли собою толстостенные каменные башни высотою по двадцать – тридцать футов. Искусство каменной кладки,
В Мордоре понимали это отлично, а потому лишь набирали здесь воинов – что немало льстило самолюбию горцев. Позднее, правда, когда основным их занятием стала добыча руды и выплавка металлов, товар этот обложили драконовскими налогами – но тем, похоже, все это была Божья роса: безразличие троллей к богатству и роскоши вошло в поговорку – так же, как их упрямство. Данное обстоятельство, кстати, породило известную в Средиземье легенду: будто бы те тролли, которых все знают, составляют лишь половину этого народа. Другая же его половина (в Закатных странах их ошибочно называют «гномами», путая с другим мифическим народом – подземными кузнецами), напротив, повернута на стяжательстве и всю жизнь проводит в тайных подземных галереях в поисках золота и самоцветов; они скаредны, сварливы, вероломны – ну, одним словом, во всем являют собою полную противоположность настоящим, надземным, троллям. Как бы то ни было, факт остается фактом: троллийская община действительно подарила Мордору множество выдающихся личностей, от военачальников и мастеров-оружейников до ученых и религиозных подвижников, но ни единого сколь-нибудь заметного представителя торгового сословия!..
Когда закатные союзники – в рамках «Окончательного решения мордорского вопроса» – успешно «зачистили» предгорья и принялись выкуривать троллей из их ущелий в Хмурых и Пепельных горах, они быстро уразумели, что сражаться с горцами – это тебе не коллекционировать отрезанные уши в Горгоратском оазисе… Троллийские поселки к тому времени сильно обезлюдели (множество мужчин полегли и в Эсгаротском походе, и на Пеленнорских полях), однако при войне в этих теснинах численность как таковая особой роли не играла: горцы всегда имели возможность встретить врага в самых узких местах, где десяток хороших бойцов могут часами сдерживать целую армию – пока установленные выше по склону катапульты методично размочаливают парализованную колонну. Трижды похоронив под рукотворными лавинами крупные отряды, вторгавшиеся в их долины, тролли перенесли боевые действия в предгорья – так что теперь в этих местах вастаки с эльфами по ночам не смели и носа высунуть из немногочисленных хорошо укрепленных пунктов. А в горные поселки, ставшие теперь партизанскими базами, постоянно стекался народ с равнин – раз так и так приходит конец, лучше уж его встретить с оружием в руках и не в одиночку.
ГЛАВА 24
Среди тех, кто объявился за эти недели в Шаратэге, встречались любопытнейшие персонажи. С одним из них – маэстро Хаддами – доктор познакомился в штабе Ивара, где маленький умбарец с пергаментным лицом и невыразимо грустными глазами трудился писарем, а время от времени дарил лейтенанту в высшей степени интересные идеи по части разведывательных операций. Маэстро был одним из крупнейших в стране мошенников и в момент падения Барад-Дура отбывал в тамошней тюрьме пятилетний срок за грандиозную аферу с авализованными банковскими векселями. Технических деталей ее Халаддин оценить не мог (поскольку в финансах не смыслил ни бельмеса), однако судя по тому, что одураченные негоцианты – главы трех старейших торговых домов столицы – приложили титанические усилия, дабы замять дело, не доводя его до суда и огласки, замысел и вправду был хорош. В разрушенном дотла городе перспективы на работу по специальности (сиречь – крупные финансовые махинации) были понятно какие, так что Хаддами извлек свое загодя прикопанное золотишко и подался на Юг – в надежде добраться до исторической родины, однако превратности судьбы, на кои столь щедро военное время, привели его вместо вожделенного Умбара к шаратэгским партизанам.
Маэстро был сущим кладезем разнообразнейших талантов, которые он, стосковавшись по общению с «интеллигентными людьми», с удовольствием демонстрировал Халаддину. Он, например, с немыслимой точностью имитировал почерки других людей – что, как легко догадаться, весьма ценно в его профессии. О нет, речь шла не о каком-то там примитивном воспроизведении чужой подписи, отнюдь! Ознакомившись с несколькими страничками, исписанными рукою доктора, Хаддами составил от его имени связный текст, при виде которого у Халаддина в первый момент закралась мысль: да я же небось сам это и написал – просто запамятовал, когда и где, а он нашел листок и теперь дурит мне голову…
Все оказалось проще – и одновременно сложнее. Выяснилось, что Хаддами – гениальный графолог, который по особенностям почерка и стиля составляет абсолютно точный психологический портрет пишущего, а затем фактически перевоплощается в него, так что тексты, которые он пишет от имени других людей, в некотором смысле аутентичны. А когда маэстро выложил доктору все, что узнал о его внутреннем мире, исходя из нескольких написанных строк, тот испытал замешательство, густо замешенное на страхе – это была настоящая магия, и магия недобрая. На миг у Халаддина возник даже дьявольский соблазн – показать маэстро какие-нибудь записи Тангорна, хотя он ясно понимал: это было бы куда большей низостью, чем просто сунуть нос в чужой личный дневник. Никто не вправе знать о другом больше, чем тот сам желает о себе сообщить, и дружба, и любовь умирают одновременно с правом человека на тайну.
Вот тогда-то его и посетила странная идея – дать Хаддами для экспертизы письмо Элоара, найденное среди вещей убитого эльфа. Содержание письма они с бароном разобрали по косточкам еще во время своего хоутийн-хотгорского сидения (надеялись найти в нем хоть какие-нибудь зацепки, как пробраться в Лориен), однако ничего полезного для себя так и не извлекли. И вот теперь Халаддин – сам не зная для чего – пожелал, пользуясь случаем, ознакомиться с психологическим портретом эльфа.
Результаты повергли его в полное изумление. Хаддами соткал из ломких завитков рунического письма образ человека в высшей степени благородного и симпатичного, может быть, излишне мечтательного и открытого до беззащитности. Халаддин возражал – графолог стоял на своем: он проанализировал и другие записи Элоара, его топографические и хозяйственные заметки – результат тот же, ошибка исключена.
– Значит, цена всем вашим измышлениям, маэстро, – ломаный грош! – вышел из себя Халаддин и поведал опешившему эксперту, что он сам застал в Тэшголе, не скупясь на медицинские подробности.
– Послушайте, доктор, – вымолвил после некоторого молчания как-то даже осунувшийся Хаддами, – и все-таки я настаиваю – там, в этом вашем Тэшголе, был не он…
– Что значит «не он»?! Может, и не он сам изнасиловал восьмилетнюю девочку перед тем, как перерезать ей горло, но это сделали те, кем он командовал!..
– Да нет же, Халаддин, я вовсе не об этом! Понимаете, это глубокое, немыслимо – для нас, людей, – глубокое раздвоение личности. Представьте себе, что вам пришлось – ну, так уж сложилось, – участвовать в чем-то подобном Тэшголу. У вас есть мать, которую вы нежно любите, а у эльфов иначе и быть не может: дети наперечет, каждый член социума поистине бесценен… Так вы, надо думать, сделаете все, чтобы избавить ее от знания об этом кошмаре, а при эльфийской проницательности тут не обойдешься враньем или примитивным умолчанием, вам надо и вправду перевоплотиться в иного человека. Две совершенно разные личности в одном существе – так сказать, «для внешнего и для внутреннего потребления»… Вы меня не понимаете?