Последний контакт 3

Ильичев Евгений

Излив душу, парень почувствовал, как пустота внутри него ширится, пожирая остатки его человечности. Теперь он не был нужен никому, поскольку вся информация, хранившаяся в его голове, теперь всем была известна. Он не был нужен этим людям, не был нужен ваэррам, даже вселенная в нем не нуждалась. Он исполнил свою миссию, совершил предначертанное, реализовал заложенную ранее программу и не понимал, чем еще мог быть полезен миру.

На мгновение Романа кольнула мысль: а ведь вся его недолгая жизнь была посвящена достижению чужих целей. Ваэрры использовали его, чтобы изучить строение человеческого организма, Валерия Мирская нашла в нем спасение от шизофрении и придумала, как использовать его во благо человечества. Людям же с Земли он нужен был лишь как источник ценных знаний о ваэррах и их технологиях. Единственный, кому Роман был не нужен до этой минуты, был, как ни странно, он сам.

Вдруг подумалось: а может, человек становится человеком, когда начинает выбирать цели самостоятельно? Интересно, задавался вопросом Роман, какую цель в своей жизни преследовал этот молодой офицер, сидящий напротив? Почему Павленко решился помочь ему?

— Как я Волгина провел? — Павленко улыбнулся, подумав о чем-то своем. — Да, смешно даже сказать… — он перевел взгляд на Романа, стер со своего лица улыбку и достаточно убедительно изобразил речь и мимику старшего помощника Сорокина. — «Волгин, я что, дважды повторять тебе должен? Да, Павленко я послал. Имейте совесть, не дергайте меня перед дежурством по пустякам!»

Скопировать манеру общения старпома у Павленко получилось довольно убедительно, однако Роман все равно ничего не понял — мало же было просто говорить похоже. Павленко, видя в глазах репликанта недоумение, закатил глаза и постарался объяснить:

— Ну, дружище, мы же не в каменном веке живем… Это простая программа копирования личности. Раньше такие записи называли дипфейком. Я заранее записал все возможные ответы и приказы старшего помощника Сорокина и прогнал эти записи через специальную программу. На фоне барахлящей внутренней связи получилось более чем убедительно. Волгин купился на этот дешевый трюк, как ребенок.

— А что было бы, если бы не купился?

— История не знает сослагательного наклонения. Все вышло, как вышло. Давай лучше посмотрим, сколько у нас энергии на борту осталось после нашего сеанса связи.

Павленко встал, подошел к первому подвернувшемуся терминалу и вывел на нем информацию о заряде батарей на «Прорыве».

— Что за… — нахмурился он. Информация явно не соответствовала действительности.

— Что не так? — насторожился Роман.

— Да все не так, — задумчиво прошептал Павленко, ковыряясь в параметрах. — По идее, после использования ЧСДС емкость батарей должна была значительно просесть.

— А сейчас?

— А сейчас параметры прежние.

— И что это значит?

Только сейчас до Павленко дошло. Он перевел растерянный взгляд на Романа и прошептал:

— Значит, мы ничего не добились.

— Что?

— Мы ничего никуда не отправили.

В тот же момент в рубке связи полностью обесточились все приборы и погас свет. Послышался скрежет запорного механизма гермодвери. Через пару секунд кромешную тьму рубки связи разрезала тонкая полоска нестерпимо яркого света.

— Так, товарищи бунтовщики, — послышался голос Серова за дверью, — оружие на пол, руки в гору и выходи по одному. Вы арестованы.

Глава 9

Дмитрий Павленко никогда не считал себя по-настоящему военным. Да, он имел воинское звание, с удовольствием носил форму (а какого мужчину она не красит?) и искренне ценил воинскую дисциплину и исполнительность своих подчиненных. Все эти составляющие вооруженных сил здорово помогали ему в работе. Устав неизменно способствовал выполнению поставленных задач и достижению нужных целей. В некотором роде Дмитрий был даже рад тому, что большая часть его профессиональной деятельности была прошита казенными нитками устава вооруженных сил России. Однако в нем никогда не было той воинской романтики, которая позволяла другим, более искушенным кадровым военным чувствовать свою принадлежность к воинскому братству. Военный космический флот страны был для Павленко лишь инструментом реализации его собственных амбиций.

Вероятно, именно поэтому он так легко пошел против системы. Он действовал как ученый, полностью исчерпавший один метод познания и отбросивший его в сторону ради поиска нового, более совершенного, более надежного инструмента.

Так поступали все ученые во все времена. К примеру, когда исследователям прошлого стало недостаточно просто видеть предметы глазами, они придумали смотреть на них через прозрачный лед, искажающий их истинные размеры. Затем было изобретено увеличительное стекло. Со временем стекла улучшались — их геометрия становилась математически просчитанной и выверенной инструментально, их прозрачность и форма веками доводились до совершенства. И, казалось бы, вот оно, лучшее техническое орудие познания — лупа. Но нет, пытливый ум человека предположил, что, помимо макромира, есть еще и микроскопический мир, невидимый глазу. Потребовался новый инструмент. Несколько разных по форме и размеру увеличительных стекол поместили в одну трубку и получили совершенно новый прибор, открывший доселе никем не виданный мир. Так был изобретен световой микроскоп, а за ним электронный, а за ним рентгеновский и так далее…

Павленко понял, что уперся в потолок, в преграду, которую военные сами для себя возвели, боясь выйти за ее пределы. Амальгит, чем бы ни было это вещество, не позволит людям познать себя. Более того, он не позволит им использовать уже имеющиеся в их арсенале достижения науки. И чем дольше это вещество будет находиться на «Прорыве», тем больше бед оно принесет. Он понял это уже давно, осознал эту простую истину, когда потерял контроль над реакторами. Проблемой было то, что другие офицеры, включая капитана Кольского, не видели этой очевидной ловушки. Они привыкли жить с шорами на глазах, смотреть узко, работать в строго отведенном диапазоне дозволенного. И ограничителем их воли служил именно устав. Он стал для них коконом, ограничивающим широту мировосприятия. Чтобы прорвать этот кокон и выпорхнуть в большой мир познания, необходимо было сделать шаг в сторону. В идеале, такой шаг должны были сделать все военные, но иногда и воли одного конкретного человека достаточно, для того чтобы открыть глаза остальным.

Павленко был уверен, что, помогая репликанту в его «особой» миссии, он помогает и всему человечеству. Естественно, Дмитрий отдавал себе отчет в том, что это послание на Землю может оказаться последним сообщением «Прорыва». Да, он понимал, что потратив большую часть энергии на это послание, он рискует жизнями сотен членов экипажа. Но, во-первых, здесь, возле малого шара, они находились не одни — рядом был еще и «Ксинь Джи». Павленко сильно сомневался, что китайцы всерьез рассматривают вариант прямого боевого столкновения с «Прорывом». Во-вторых, все знали, что, помимо китайцев, к точке рандеву летят еще и американцы. Вместе они наверняка состряпали бы вразумительный план спасения. А те дивиденды, которые можно было получить, сработай план Романа, вскружили Павленко голову. Кроме того, Дмитрий рассчитывал получить от репликанта данные, которые позволят приоткрыть завесу тайны над амальгитом. Павленко считал, что в этом сообщении будет зашифровано нечто такое, что укажет на слабость ваэрров, расскажет людям, как им выстоять при столкновении с этой воинствующей цивилизацией.

Он просчитался. Он оказался неправ. Правыми оказались те, кто строго следил за соблюдением порядка, кто следовал букве закона и чтил устав. Все эти Кольские, Володины, Серовы, Верещагины — все они оказались правы, а он, исследователь Павленко, оказался слепцом, доверившимся собственным иллюзиям.

Немалую роль в его заблуждении сыграли и чувства к Варваре Касаткиной. Он был не одинок в своих иллюзиях ­– она тоже поверила в бред Романа.

Как же он был убедителен, этот чертов репликант, сокрушался Павленко, раз уж смог обвести вокруг пальца двух отнюдь не глупых людей! И о чем только они думали, доверяясь ему? Неужели положение «Прорыва» было настолько плачевным, что Дмитрию ничего больше не оставалось, как положиться на незнакомое, искусственно выращенное человекоподобное существо? По сути, он утратил контроль над ситуацией, поверив в чудо. А в чудо люди верят лишь в одном случае — когда больше уповать не на что.