Последний Конунг
Шрифт:
Почти неделю мы медленно шли вдоль скалистого берега, заглядывая в расщелины и гавани, расспрашивая рыбаков и не обнаруживая ничего подозрительного. Казалось, Сицилия теперь, когда эмир потерпел поражение, вновь успокоилась, и люди вернулись к своей нормальной мирной жизни. Мы прошли уже половину побережья, когда оказались у длинной отмели из белого песка, позади которой шли низкие дюны, поросшие пучками травы. Место это представлялось весьма необычным, ибо побережье, вдоль которого мы плыли дотоле, состояло из утесов и рифов. Я спросил грека-рыбака, нашего вожатого на этом участке плавания, пользуются ли этой отмелью для высадки, и тот покачал головой. Ближайшая деревня расположена вдали от берега, а рыбаки не приходят сюда, потому что рыбы здесь
– Причаливай, – приказал Харальд рулевому. – Надо бы оглядеть это место повнимательней.
Нос галеры осторожно ткнулся в песок, и с дюжину наших спрыгнули на сушу. Слышался только легкий плеск волн. Щурясь от блеска белого песка – солнце уже садилось, – мы двинулись по пляжу.
– Вы, четверо, – приказал Харальд идущим следом за ним, – осмотрите все в том направлении, вон до тех дальних кустов. Остальные – со мной.
И он двинулся к дюнам. Я шел следом, ноги тонули в мягком песке, я изо всех сил старался не отстать. Мы прошли шагов пятьдесят, как вдруг откуда-то выскочило четверо сарацин, они бросились наутек в глубь острова – до того они сидели на корточках, прячась за дюной. Они летели так, что я видел, как мелькают голые ступни. Они напоминали зайцев, обычно ждущих до последнего момента, пока охотник не наткнется на них, а потом улепетывающих в страхе. И бежали они так же быстро, как зайцы, и нечего было надеяться поймать их. Мы остановились, глядя, как они, удаляясь, становятся все меньше. Но, оказавшись на расстоянии, не доступном для самого умелого лучника, один из беглецов остановился, повернулся и стал ждать, глядя на нас. Харальд прищурил глаза, глядя на далекую фигуру.
– На что это похоже, Торгильс? – спросил он.
– Я только что подумал, господин, что скачут они быстро, как зайцы.
– Нет, не зайцы, – сказал он. – Вспомни о птицах на гнездах. Что они делают?
Я сразу же понял.
– Покидают гнездо и бегают, как приманка, надеясь отвлечь охотника от птенцов.
– Стало быть, теперь мы поищем гнездо.
Мы вовек не нашли бы гнезда, когда бы не глаза мальчишки. Его закопали в песке под нависшим кустом. Единственное, что оставалась на поверхности, это лицо, но даже оно было прикрыто легкой хлопковой тканью того же цвета, что и песок вокруг. Но ткань от дыхания мальчика слегка сползла на сторону. Я шел мимо куста, когда увидел блеск его глаз. Я тихо поманил Харальда, который обыскивал кусты в нескольких шагах от меня, он подошел и посмотрел туда, куда я указывал. Мальчик понял, что его обнаружили. Харальд протянул руку, разбросал песок и, схватив парнишку за плечо, вытащил из укрытия. Мальчику было не больше шести-семи лет, он был худенький, с кожей, слишком светлой для сарацина, с тонкими чертами лица. Он весь дрожал от страха.
– Во имя всех святых! – воскликнул грек-рыбак, подошедший посмотреть на нашу находку. – Это же сын Абдаллы!
– Как он здесь оказался? – спросил я.
– Он ехал на лошади своего отца в тот день, когда эмир проезжал нашу деревню. Абдалла поднял его на руках, что бы показать людям и познакомить нас с нашим будущим правителем. Тут не ошибешься. Да ты взгляни-ка на его одежу. Это не крестьянский сын.
Я перевел Харальду слова рыбака, и норвежец вдруг, схватив мальчика, как куклу, подбросил в воздух, поймал и, держа на вытянутых руках над головой, повернулся к стоящему поодаль сарацину, показывая свою находку. Немного погодя сарацин пошел к нам.
– Я его наставник, – объяснил он на хорошем греческом языке резкой и гортанной скороговоркой, обычной для сарацин. Это был человек пожилой, худощавый, седобородый и явно опечаленный. – Умоляю вас, не причиняйте ему вреда.
– Где Абдалла, ваш эмир? – спросил Харальд.
– Я не знаю, – с несчастным видом ответил человек. – Мне приказано было привести мальчика на этот берег и ждать, когда нас подберут. Но я понятия
– Торгильс, на пару слов, – сказал Харальд. – А ты, Халльдор, подержи мальчонку. – Он отвел меня на несколько шагов в сторону и откровенно спросил: – Сколько можно получить за мальчишку?
Я размышлял, а Харальд неистово торопил меня:
– Ну, давай же, думай! Абдалла не может быть слишком далеко отсюда, и он успеет получить от нас весточку. Сколько стоит мальчишка?
Я был настолько ошеломлен его напором, что начал заикаться.
– Г-г-господин, я понятия не имею.
Харальд оборвал меня.
– Что ты там говорил про тот золотой купол в Святой Земле? Что сарацины готовы отдать любые деньги за то, что им всего дороже?
– Но то была святыня.
– А разве сын и наследник не настолько же ценен для отца? Мы не можем терять время, Торгильс. Сколько калиф, или как там его, выделил на золочение купола?
– Наш проводник назвал сумму в сто тысяч динаров.
– Верно. Скажи наставнику мальчишки, что эмир получит своего сына целым и невредимым, коль заплатит сто тысяч динаров. В противном случае мы отдадим парня Маниакесу. Вот мое условие.
– Но как сможет эмир собрать такую сумму сейчас? – возразил я. – Он же в бегах.
– Я еще не слыхивал о таком, чтобы правитель, спасаясь бегством, не забрал бы с собой свои сокровища, если есть, на чем их увезти. И можешь добавить второе условие, чтобы подсластить первое. Выплатив сто тысяч, эмир не только получит обратно своего сына, но я постараюсь, чтобы наши корабли не помешали его бегству в Ливию.
Казалось бы, двурушничество Харальда должно было потрясти меня, но этого не случилось. Видно, годы, прожитые в Константинополе, сделали меня нечувствительным к козням и предательству. И конечно же, каждый норвежец в отряде ждал, что Харальд назначит цену за мальчика, и ни один из них не желал делиться выкупом с автократором, коль скоро Харальд может это устроить. Но пока Харальд говорил, его откровенное вероломство заставило меня признаться самому себе, что по сути я никогда не был предан константинопольским властителям или их приближенным, но единственно только моему народу. Оказавшись перед прямым выбором – служить басилевсу или Харальду, я не колебался.
– Я постараюсь, господин, как-нибудь это устроить, – ответил я, вспомнив, какой расчетливой бывала Пелагея в своих торговых делах. Уж она-то наверняка бы посоветовала мне извлечь из нашей удачи как можно большую выгоду.
– Хорошо, Торгильс, устраивай. И поторопись. Коль мы хотим добиться цели, все нужно проделать быстро. За три дня – не больше.
Когда я назвал эту огромную сумму, наставник мальчика чуть вздрогнул, но как умелый переговорщик, уклонился от прямой торговли.
– Куда доставить такое количество денег и как будет обеспечена безопасность мальчика? – осведомился он, блестящими глазами тревожно глядя на Халльдора, все еще держащего пленника.
– Что касается безопасности мальчика, вам придется довериться нам, – сказал я. – В наших интересах сохранить его целым и невредимым. Он нам не враг, как и его отец, коль скоро тот согласится на наше предложение. Мы будем держать мальчика на борту корабля, пока не получим выкуп.
– А сам выкуп? Как это будет передано? При виде такого количества золота люди теряют головы и хотят получить еще больше. И нарушают свое обещание.
Я задумался. Никогда прежде я не устраивал выплаты выкупа и не знал, как сделать, чтобы защитить интересы обеих сторон. Потом – наверное, меня надоумил Один – я вспомнил, как жил среди лопарей Пермии. Эти люди торговали пушниной и не доверяли чужакам, а потому проводили всякий товарообмен заглазно: оставляли свои меха на осмотр в пустынном открытом месте, покупатели же оставляли равные по стоимости товары в том же месте. Можно попытаться устроить то же и для Харальда.