Последний месяц года

Либединская Лидия Борисовна

Глава третья

Не договорились

С вечера Рылеев засиделся за письменным столом — хорошо работалось. А когда далеко за полночь лег в постель, заснуть не мог. Нервы были напряжены, в голове мозжило, он ворочался с боку на бок до самого рассвета, потом ненадолго задремал и, открыв глаза, долго не мог понять — утро или вечер: за окном мглисто серело.

Сумрачны петербургские зимы…

Он полежал,

чувствуя себя разбитым и усталым, потом нехотя поднялся, выпил чашку крепкого кофе. Сонливость и разбитость не проходили.

Рылеев слонялся по кабинету в халате, принимаясь то за деловые бумаги, то за книги, но никак не мог сосредоточиться.

В дверь позвонили. Рылеев прислушался. Через несколько мгновений на пороге кабинета появился князь Оболенский. Не поздоровавшись, громко и взволнованно сказал с порога:

— Пестель приехал! Надо решать вопрос о соединении обществ — Северного и Южного…

Усталость словно рукой сняло. Взяв Оболенского под локоть, Рылеев стал ходить с ним по кабинету. Оболенский рассказывал, как всегда, медлительно и длинно:

— Вчера вечером собрались Тургенев, Трубецкой, Никита Муравьев и я… С нами встретился Пестель. Как он говорит! Его можно слушать часами…

— Но о чем именно он говорил?! — нетерпеливо перебил Рылеев.

— Упрекал нас. Пора, мол, направить все усилия к единой и ясной цели. А мы разобщены. Члены общества действуют сами по себе… Что может сделать один человек, будь он даже семи пядей во лбу?

— Я ли не раз говорил об этом на собраниях общества?! — волнуясь, воскликнул Рылеев. — Пестель прав, давно пора приниматься за дело. И решительно!

— Понимаешь ли, друг мой, — снова медлительно потянул Оболенский. — По существу, Пестель, вероятно, прав. Но если общества соединятся, мы, северяне, попадем под зависимость Пестеля. Он человек железной воли.

— Но мы не можем забывать, что всех нас объединяет общая цель! Царизм и крепостничество — вот наши враги, — явно начиная сердиться, сказал Рылеев. Он резким движением туго затянул крученый шелковый пояс халата, нетерпеливо теребя тяжелые кисти.

— Да, да, — как-то слишком поспешно согласился Оболенский. — Но Пестель на Юге, а как ты сам понимаешь, главнейшие события должны произойти в Петербурге. Да и зачем нам диктатор?

Рылеев молчал. Значит, Пестель встречался со старейшими членами общества и не добился их согласия.

Почему же теперь Рылеев должен брать на себя всю ответственность? Имеет ли он на это право? Он молодой член общества. Лишь два года назад, в начале 1823 года, Пущин принял его в члены тайного общества, которое Рылеев нашел разобщенным и бездеятельным. Вскоре как-то само собой получилось, что его квартира у Синего моста стала центром, где собирались заговорщики. Теперь по вечерам в небольших комнатах его было шумно и многолюдно. Не смолкали споры, речи, стихи. Невысокий, стройный, с вьющимися каштановыми волосами, взбитыми надо лбом, Рылеев ни минуты не сидел на месте, и его взволнованный голос слышался в разных концах квартиры.

Своими зажигательными речами он призывал товарищей к решительным действиям, осуждал действия правительства, обличал существующие порядки. Рылеев вербовал новых членов, писал стихи, зовущие к борьбе. Короче, он с такой страстью и энергией принялся за дела общества, что через некоторое время фактически стал его главой.

Оболенский понял замешательство Рылеева и настойчиво продолжал:

— На тебя у нас, Кондратий Федорович, вся надежда. Сам знаешь, за короткий срок ты заслужил в обществе любовь, уважение. Мы уверены, ты сумеешь договориться.

Итак, общество поручает ему вести переговоры с Пестелем о соединении обществ… Понимая всю важность этих переговоров, Рылеев и гордился оказанным ему доверием и тревожился.

— Ну, а если не договоримся?

— Уж ежели ты не договоришься, никто не сумеет! — с несвойственной ему убежденностью воскликнул Оболенский, и Рылеев почувствовал себя польщенным.

— Пусть придет! Передай, жду его завтра, — сказал он отчетливо и твердо.

* * *

В этот день в квартире Рылеева царила тишина. Жена и дочка уехали погостить в именье Батово. С Рылеевым оставался только кучер Петр. Он же исполнял обязанности слуги. Тихий, исполнительный, он никогда не мешал барину. В разговоры вступал редко, двигался бесшумно, мягко ступая в суконных туфлях. Стирал пыль, расставлял по местам разбросанные Рылеевым книги, поливал цветы, множество которых развела на окнах Наталья Михайловна, кормил канареек.

Рылеев любил оставаться с ним. Ощущение покоя и защищенности приходило в дом. Можно было сосредоточиться, писать, читать, думать — никто не мешал.

Пестель должен был прийти в четыре. Рылеев прошел в кабинет, велел Петру растопить камин и, помешивая длинной кочергой крупные мерцающие угли, нетерпеливо ждал.

Пестель явно задерживался. Рылеев взял том Монтескье и стал медленно читать вслух по-французски. Потом раскрыл том «Истории государства Российского», но тоже отложил и, поднявшись из-за бюро, стал торопливыми шагами ходить взад и вперед по кабинету, заложив руки за спину.

«Кажется, я слишком взволнован?» — с неудовольствием спросил он себя, и в этот момент негромкий и невозмутимый голос Петра доложил:

— Барин, к вам полковник Пестель!

Быстро повернувшись, Рылеев увидел Пестеля, который по-военному четко входил в кабинет.

— Очень рад, очень рад! — протягивая Пестелю обе руки, скороговоркой сказал Рылеев и быстро пошел навстречу.

Пестель протянул свою белую крупную руку и неожиданно улыбнулся широко и доверчиво.

Рылеев оглядел его быстрым оценивающим взглядом.

Пестель был почти одного роста с Рылеевым, плотный, коренастый. Черные блестящие волосы начинали редеть с висков. «От ума, сказала бы матушка!» — подумал про себя Рылеев, вспомнив, как Анастасия Матвеевна не раз повторяла, что умные люди лысеют со лба.

Темные глаза Пестеля глядели решительно и неподпускающе.

Рылеев продолжал дружелюбно трясти его руку, а Пестель уже нетерпеливо оглядывал комнату: где бы сесть?

Рылеев суетливо предложил ему кресло, а сам уселся за бюро, на привычное место.