Последний мужчина
Шрифт:
Незнакомец взял со стола старую, потрепанную газету.
— Хм, 2009 год. «Восемь британских офицеров полиции и двое гражданских служащих назвали учение джедаев, которое упоминается в киноэпопее Джорджа Лукаса «Звездные войны», своим вероисповеданием, — сообщила Би-Би-Си 17 апреля, — прочитал он. — Как выяснилось, все десять джедаев работают в полиции округа Стратклайд в Шотландии. В 2008 году в Великобритании была основана Британская церковь джедаев. Её члены практикуют религиозное поклонение Силе».
Человек бросил газету обратно на стол.
— Да, — в голосе прозвучала ностальгия. — Жаль, ничего не вышло. А какой
— Что? Список?
— Я не вижу там главного персонажа.
— Кого же? — Барроу удивлённо посмотрел на него.
— Неважно. Важно, что его нет, и пока это меня устраивает. Присядь, — гость указал на другое кресло, и что-то сверкнуло на его руке.
Зелёный геккон с короной из чёрного алмаза на голове, злобно оскалясь, обвивал указательный палец своего хозяина.
«Так вот кто передо мной!» — пронеслось в голове.
Кожаное кресло издало неприятный шипящий звук и, будто глубоко выдохнув, медленно опустилось под ним. Барроу не почувствовал ни страха, ни волнения. Как будто был готов и согласен отдать то, что когда-то получил в долг».
— Не правда ли, щемящий отрывок? — гость захлопнул книгу. — Ох, долги ваши, долги! Сколько-то их! И кому только не должны. Вот и я за тем же.
— Вам я не должен.
— Шаг назад. Раньше ты любил повторять: «Я никому ничего не должен с девяносто первого года». Вообще мне нравятся шаги назад, но с чего такой пересмотр? — И, не дав собеседнику ответить, продолжил: — А как тебе нагловатость, с которой ты обошёлся со мной сейчас? А? После нескольких лет перерыва? И после того, что видел только что? «Поди, тогда и панихидку по мне справил?» — зло произнёс он. — Что, рвешься получить награду, которой удостоил наместника? Так не выйдет! Такого утра в Москве не дождаться.
— Только сегодня геккон у вас чёрный, — тихо заметил Сергей. Было видно, что не одни воспоминания неприятны ему.
— По хозяину и честь, — усмехнулся собеседник. — Я имею в виду хозяина дома.
— За что же мне честь такая? И к чему приведенный отрывок?
— За второе отвечу сразу. Ты ведь тогда в первый раз помешал мне. А как всё складывалось! К чему будил меня? К чему ворошил пепел? Пепел обмана! Ведь сам обманул в первой книге, обещая раскрыть тайну души вашей в сверхпереживаниях. В непростой смерти, со сверхнеобычным, неслыханным напряжением духа человеческого! Когда смерть из чудовищной превращается в невозможность умереть! Потому что уже душа, лишившись рассудка, не может покинуть тела своего! Я ведь так и не смог лишить её разума! Рецепт оказался ложью! И сейчас снова! Но теперь ты мой! На тебя вся и надежда. — Гость с удовлетворением понизил голос. — Ведь у каждого свой список тех, кого нужно столкнуть с обрыва. Помнишь? Думаю, тебе легко даются воспоминания, особенно после киноленты собственной жизни, недосмотренной там, в катакомбах. Я уже оказал тебе услугу. Ты не слышал скрипа телеги, не почувствовал и не прикоснулся к своим жертвам руками. Не грузил их на повозку и не накрывал брезентом. Иначе сдох бы от ужаса. И так тяжелы преступления твои. И так много их. Впрочем, как у каждого из вас.
Он расслабленно вздохнул и начал разминать кисти рук. Неожиданно их движения прекратились, и незнакомец пристально посмотрел на Сергея.
— Ничего не говорят слова «Штарнбергское озеро»? Юг
— Не слышал.
— Придётся. Где-то там свои дни окончила Лени Рифеншталь. Сам же говорил, что замена подрастает на тех же широтах. Только у вас.
— Повторяю, название отеля ни о чём мне не говорит.
— А ты спроси, где встретилась Хельма с известной своею косой?
— Хельма?! — вырвалось у Сергея. — Неужели с Тимошенко?
— Ну ты шутник… Удивляешь… Впрочем, пустое. Так к чему я об этой встрече… Ах, да! Возвратиться в катакомбы недолго. У кого-то путь через озеро, кто-то полюбил горы, а ты… только слово. Открой не так рот, и знакомые нимфы из преисподней по одному моему щелчку перенесут тебя обратно. Причем сделают это с удовольствием. Ведь они, глупые, считают, что многое делают втайне. Но ты-то, надеюсь, по крайней мере сейчас догадался и не только об этих действующих лицах моего плана?
Молодой человек дважды кивнул.
— Повторю, сделают с удовольствием! И тогда всё написанное тобой будет иметь лишь одну сторону. Оборотная исчезнет! Как у всех. Не жаль обратную проекцию? Что может быть больнее для тебя? Станешь таким же пустым и ненужным, обложившись трудами своими, как гов… — тьфу, не люблю выражаться. Скверная привычка… перенял у вас. Хотел сказать, картинами, постановками… ну и так далее.
— Нет! Этого случиться не может. Не должно такого быть, — не слыша последних слов гостя, проронил Сергей. — Я знаю… я верю.
И, закрыв глаза, до боли сжал кулаки, напрягаясь изо всех сил, чтоб не сорваться. Но вдруг услышал:
«Да как можно оценить томами или чужим мнением труд свой, любимые листы? Столько лет разрывавший вопросами душу. Миллионы нервных клеток, лопнувших нарывов совести, тысячи порезов на той, что пуще жизни беречь повелел нам Творец, вопиют к тебе! Сравнивать! И с чем? С бегом на месте, называемым также трудом? С бегом в никуда? — Это был его голос, но всё-таки не тот, который мужчина слышал всю жизнь. Затаив дыхание, чтобы не спугнуть мгновение, он замер. — Помни себя. Как только более хлеба насущного и больше чем крыша над головой — начинается этот бег. Переходя в кошмар. Называть трудом день мошенников на биржах Лондона или Москвы, отзывающихся на кличку «финансист»? Со словом «труд» она не связана никак. Или последнее ругательное? Нет такой власти над словом у человека! Называть себя трудоголиком лишь потому, что каждое утро выходишь из дома в белой рубашке? Многие верят… День лоботрясов, отдающих время государевой службе только затем, что им приказали называть это время трудом? Будни художников, зарабатывающих с радостью миллионы и объявляющих при этом всё созданное «вкладом»? Увольте!
В дневнике Юрия Олеши, горького пропащего пьяницы, по мнению перечисленных, записано:
«Я русский интеллигент. В России изобретена такая кличка. В мире есть врачи, инженеры, писатели… А у нас есть специальность — интеллигент. Это тот, который сомневается, страдает, раздваивается, берёт на себя вину, раскаивается. Но знает в точности, что такое совесть!»
Страдания и есть труд и плод! Только они! А сознание вины — древо. И хлеб, который велено добывать нам в поте лица своего, — вовсе не горсть пшеницы! И не деньги. Даже разум понимает это!»