Последний переход
Шрифт:
– Но тем самым эту многомерность и закрыл, – сказал Аркадий. Он всё слушал внимательно, и всё понял.
Улыбаясь, Княженцев покачал головой. Отрицательно покачал.
– Нет, – ответил он. – Не закрыл. То есть, может, и закрыл, но ненадолго. Теперь это не закроешь. Оно само пришло к нам.
Аркадий улыбнулся тоже:
– Послушайте, Егор, – почему-то обратился он на «Вы», – Я разве к объёмному времени применимы такие понятия, как «ненадолго» и «теперь»?
– Вероятно, нет. – Егор пожал плечами. – Но в данном случае-то речь идёт не об объёмном. А пока… – тут он лукаво подмигнул, – пока! пока о нашем, одномерном. Хотя многомерное пространство-время –
– Нет! – честно сказал Павел.
– Относительно, – осторожно молвил Кауфман.
– Ладно, – согласился Егор. – Тогда пойдём с другого конца. Мы считаем, что до сих пор история Земли протекала в четырёхмерном мире: три пространственных измерения и одно временное… хотя и это, разумеется, условно! Почему три измерения? Почему не считаются измерениями, скажем, температура, давление?.. Но, впрочем, это к слову. Итак, четырёхмерный мир, где одно время, линейное прямое движение из прошлого в будущее. Ну, при этом можно смутно догадываться о параллельных мирах, о возможных их пересечениях, о том, что для великих – пророков и святых – открывалась, очевидно, картина и многомерная… но вообще, для большинства человечества, конечно – время невозвратное: ушло и не вернуть его.
Он сглотнул: пересохло во рту. Прокашлялся.
– И вот так оно шло-шло, наше время, сменяли друг друга столетия. И что же? Вот пришли такие годы, когда с этим линейным временем принялось твориться нечто…
Ну а какое нечто – вы уже, наверно, поняли.
Наш мир устроен так, что какую-то часть предназначенного для него пути он движется по времени прямо, как по рельсам. Но, видимо, так было бы слишком просто. И скучно. И потому Создатель предусмотрел человечеству вторую серию, повеселее…
Спору нет, в истории эта вторая серия является не как в кино – р-раз! и наступила. Нет. Она подходит игриво, намёками, странными событиями, которые чаще всего остаются незамеченными. Вдруг возникают странные люди, говорят странные вещи; им удивляются, посмеиваются над ними, крутят пальцем у виска. Они сбивают с толку, об них словно спотыкаешься, Земля на миг вдруг пропадает из-под ног. Потом они исчезают куда-то, потом забываются. Всколыхнувшаяся было жизнь, оказывается, никуда не делась, она как была – на знакомых рельсах, и всё так же катит вперёд.
Но что-то необъяснимо меняется в мире. Дуют уже другие ветра, и от них никуда не деться, хотя и невозможно угадать, откуда прилетают они к нам, из-за какого горизонта. И люди начинают беспокойно крутить головами, в из глазах и лицах является тоскливая тревога – а дорога времени, такая обычная, даже надоевшая, теперь начинает дрожать и расплываться…
– Полагаю, не стоит, – Княженцев как-то особо осклабился, – не стоит долго рассуждать, чтоб стало ясно: это задрожавшее, вдруг растревоженное, невесть как повернувшееся время – это наше время, то, в каком мы живём.
Он нажал голосом на это «мы» – мы, наше поколение.
– Как так? Да так вот. Примерно с конца девятнадцатого века в тоннеле земного времени стали мигать странные прорехи, в безумном веке двадцатом они замельтешили вовсю – нерушимая прежде плоть дней, месяцев и лет стала стремительно расползаться, будто кто-то тянул её снаружи. Так
Здесь речи философа превысили, видимо, в Забелине критическую массу возражений, он вскинул руку:
– Погоди, князь!..
И Егор с готовностью умолк.
– Погоди, – повторил Павел. – Неувязочка получается!
– В чём?
– В рассуждениях твоих.
– Слушаю!
Лукавство неуловимо промелькнуло в движении губ Княженцева.
– Я понял, – сказал Павел, – основную мысль. Аркан, ты понял?
Тот молча кивнул: понял, мол.
– Да, – сказал Павел. – Значит, выходит, что времена до какой-то поры текут, не зная друг о друге, не пересекаясь…
– Евклидовы времена, – пошутил Аркадий, улыбнулся.
– Ну да. – Забелин кивнул. – А в какой-то части начинают контачить, сливаться…
– Как с тем самым временем, где мы были, – подсказал Егор и тут же поспешил уточнить: – Где генерал, Бурдюк, Кирпич…
– А… – Павел как бы споткнулся, взор его обежал малый круг, вернулся. – И это тоже… Но я не это имел в виду. А то, что эти времена, они ведь просто параллельные, такие же одномерные, как наше. А там, где мы были только что, – там ведь совсем другое дело! Там время – не просто много параллельных или там пересекающихся прямых. Там время – вообще не время, не прямая, в смысле, а – пространство! Пространство… ну… ты, князь, чего ржёшь?!
Ржёшь – сильно сказано, пожалуй, но смеялся Княженцев с победным видом, верно. Несколько искусственный был этот смех, полемический.
– Пашка, – отсмеявшись, дружески-наставительно проговорил Егор, – вот ты сам всё и сказал.
– Что – всё?
– Главное. Главное, брат, основное!.. Ты очень точно просёк: я говорил пока о слиянии параллельных времён, об этом этапе. Но! Но данный этап всего лишь этап, не больше и не меньше. Времена смещаются, встречаются, путаются – что это? Это прелюдия к чему-то более серьёзному. К чему? Да вот же: к миру не просто параллельному, но принципиально новому, с большим набором измерений. И вот вам! – он тут как тут, сами видели.
– Ты хочешь сказать, что мы там земные первооткрыватели? – спросил Аркадий.
Егор, улыбаясь, отрицательно помотал головой:
– И да и нет… Я даже не беру во внимание тех великих, о которых упоминал. Они были, знаете… как оазисы в пустыне. А затем пустыня стала подходить к концу. Вот сейчас, в наши годы подходит. Человечество просто доросло до многомерного времени, как когда-то, скажем, доросло до Америки. Ведь, говорят, когда-то викинги плавали в Америку эту, задолго до Колумба. И что? Да ровным счётом ничего! Сплавали и забыли, никому это не стало интересно. А вот потом, лет через три-четыре сотни, тесно стало в Европе людям, выросли они из этой одежонки – и вот тогда-то Америка, как чёртик из коробочки, сама выпрыгнула! Так и с нашими измерениями: когда-то человечество в массе своей запросто обходилось без них – они просто никому не нужны были. Ну а потом, постепенно, всё теснее и теснее, вот и дожили… Я не исключаю, что на протяжении последних ста лет находились люди, подобные почтенному Павлу Васильичу – и вот, один, другой… тень вечности незаметно и постепенно превращается в саму вечность.