Последний переулок
Шрифт:
– Платона Платоновича не знаешь?
– О-о, всех забыл!
Она взяла мятые десятки, мясо кивком велела взять Геннадию.
– Пошли, тут сладилось.
– А когда они вышли из павильона, сказала, отмахнувшись рукой, как от мухи: - Дурак.
– Теперь куда?
– радостно спросил Геннадий, которого яростно обозлил этот мясник коротконогий.
– Еще бы немножко, я бы его встряхнул. "Красавица"! Выпучился!
– А он бы тебя топориком. Голову на плаху - и хрясть.
– Не успел бы. Руку с топориком на себя, за плечо и...
– Вот я и говорю, цены
– Вот они!
На прилавках вдали, где и совсем заканчивался торг, одни лисички желтели, как нарочно, как по мановению доброй феи, появился в сей миг молодой человек с бородкой и корзинкой белых грибов (белых!), которые он как раз начинал выкладывать на доски прилавка.
Аня подошла, почти не поглядела, повела лишь рукой над коричневыми гномами, над крепеньким этим лесным народцем, вынырнувшим из корзинки, чтобы служить ей. Она лишь спросила:
– Сколько?
Молодой человек с бородкой клинышком, явно не рыночный человек, страшно смутился. Он узнал актрису Лунину. Вот уж перед кем ему и не мерещилось предстать торгашом.
– Я, право, не знаю...
– Еще не разузнали, как тут нынче идет белый гриб?
– Она не собиралась щадить молодого человека.
– Мы спешим, доцент. Ведь вы же доцент, угадала?
Молодой человек готов был провалиться, нырнуть под прилавок, у него аж бороденка взмокла.
– Прогулка по лесу, а тут грибы, грибное вдруг местечко. Не пропадать же им? Жена где-нибудь в Коктебеле, жарить некому. Так ведь?
– Я не доцент, - сказал молодой человек.
– Ну все равно. Сколько?
– По рублю, наверное, за кучку.
– Так вы еще не наделали кучек.
На него жалко было смотреть, и Геннадий пришел на помощь.
– Я недавно покупал такие грибы здесь же, - сказал он.
– Если брать все, их тут рублей на пятьдесят.
– Вот и отлично. Прошу.
– Аня выложила на прилавок сдачу мясника, брезгливо отодвинула ребром ладони деньги.
– Тут, кажется, семьдесят. Я беру грибы вместе с корзинкой. Геннадий, возьми товар у доцента. Прощайте, милый доцент. Вы нас очень выручили.
– Я не доцент, - сказал им в спину молодой человек со взмокшей бородкой.
– Не думаю, чтобы он когда-нибудь еще появился на этом рынке, - сказал Геннадий.
– Да? Почему же? Я, кажется, заплатила ему даже сверх цены.
– Он весь взмок от стыда.
– О, Геннадий, не преувеличивай его застенчивость. Это все - деловые люди. Отчего же не пококетничать с хорошенькой женщиной, с актрисой, не наиграть восхищение. Но ты, надеюсь, заметил, свои денежки они не упустили. Деловые, деловые люди. Только - мелкота. Вот и вся разница - мелкота.
– А какой покрупней, самый бы крупный, не упустил бы и тебя.
– Замолчи! Ты мне грубишь. Разве ты не понял?.. Если угодно, не он, а я сама, понимаешь, сама повисла на нем. Мне наскучили все эти хлюпики, вся эта тонконогая или натренированная на теннисных кортах мелюзга. Английский язык, дипломатические посты, машины иностранных марок! Сынки! Сыночки! Сами ничего, ничегошеньки из себя не представляющие! Мамина забота, папины возможности! А этот... Ты-то почему к нему ходишь? Ведь не только же из-за денег? Он - личность! Он - лидер!
– Она остановилась как бы для того, чтобы перевести дух, сама себя высмеяла смешком: - Нашла где исповедоваться! Впрочем, здесь такой воздух... Да, а теперь зелень, фрукты и - домой.
Они вернулись в павильон, где продавалась зелень, Аня умерила шаг, спешить больше было некуда, корзина отяжелела добычей.
– Главное: не забыть киндзу, - сказала Аня.
– Эту травку я почему-то возлюбила, хотя и не знаю, когда ее надо есть. Спрошу у Платона Платоновича.
– К мясу киндза, к мясу, милая, - сказала пожилая восточная женщина, подхватывая, отряхивая от воды пучки своего товара. У нее золотые браслеты были на полных, в синеву уже от возраста руках. У нее и серьги тяжелые повисли, и цепочки из золота опутали, впиваясь, набрякшую шею.
– А еще к сыру, к брынзе. И к хорошей беседе, когда напротив мужчина, у которого хищные белые зубы.
– И усики!
– подхватила Аня.
– Маленькие, стрелочками.
– Зачем смеешься? А что, и усики!
Они поглядели друг другу в глаза, что-то там разглядев одна в другой.
– Счастливая?
– спросила торговка.
– Не пойму, - призналась Аня.
– Так всегда бывает, когда настоящий мужик.
– У меня в первый раз так.
– Верю. Сори деньгами, проверяй. Даже совсем скупой мужик, когда любит, становится щедрым.
– Я и сорю, - рассмеялась Аня.
– Но он, увы, очень богатый, так его не проверишь.
– Это плохо. Очень богатый - у нас это плохо.
– А сама вся в золоте.
– А, не завидуй! Прошлым обвешалась! Стала бы я тут этой дрянью торговать! Молодой человек, подставляй корзину. Ты кто, водитель?
– Вроде.
– Береги свою даму. С вас, мадам, всего-навсего пятерка. Ах, девушка, в какой же ты опасной поре!
– От себя не сбежишь.
– Аня протянула торговке десятку.
– От судьбы, скажи. От себя я сколько раз убегала, от судьбы не убежала. Пятерка сдачи. Мне лишнего не нужно.
– Торговка кинула пятерку в корзину Геннадия.
– Береги ее, понял меня?
– А теперь фрукты, - сказала Аня.
– Но я, кажется, начинаю тут уставать. Ароматы эти терпкие. Прямо голова разболелась.
Они вернулись в главный павильон.
– Знаешь, Гена, купи-ка ты сам все эти яблоки, груши, ну, дыню какую-нибудь, а я пока пойду позвоню маме. Идет? Вот тебе сотня. Хватит? Встретимся у автоматов на Цветном бульваре, напротив цирка. Заметил там автоматы, стекляшки такие?
– Заметил.
– Он взял ее сотню, хрустнул ею, засовывая в карман.
– Вот там.
– Она пошла от него, торопясь проскочить зону лазерных, нет, рентгеновских лучей, которые направили на нее все эти местные джентльмены фирменные штаны, фирменные курточки, фирменные усики. Геннадий было попробовал поглядеть на удаляющуюся Аню их глазами, и дышать ему стало нечем. Прибить бы всех! По мордам, по мордам бы им разжатой пятерней, чтобы сгасли эти глазки-буравчики, эти раздевающие женщину рентгенчики.