Последний полет «Ангела»
Шрифт:
— Уберите эту свинью! — и ткнул пальцем в лежавшего ничком в луже крови человека. — Так будет с каждым, кто посмеет встать на нашем пути! Наши парни не знают колебаний и страха, когда перед ними враг! Запомните это!
Раабе, вытянувшись в струнку, с обожанием, не мигая, смотрел на Гиммлера: как он еще молод, наш Генрих, всего двадцать восемь, но какая убежденность и вера!
После собрания Гиммлер подозвал Раабе к себе:
— Кто ты?
— Раабе, Пауль!
— Ну какой же ты Ворон! [7] — захохотал Гиммлер, у него было хорошее настроение, убийство взбодрило его, будет что рассказать Адольфу. — Вороны живут долго, но питаются падалью, К тому же их почему-то обожают эти недоноски из интеллигентов. А ты знаешь вкус крови! Нет ты не ворон, ты коршун!
— Так точно! — выкрикнул Раабе. — Хайль Гитлер!
— Хайль! — ответствовал Гиммлер. — Действуй так и дальше… Гайер! Нашему движению нужны решительные парни.
7
Раабе — ворон ( нем.).
Вот так Раабе стал Гайером.
Он все годы гордился, что «сам» Гиммлер дал ему новое имя и требовал, чтобы и «партайгеноссе» и эсэсовцы именовали его именно так: Гайер — Коршун..
Когда я все это рассказывала Гансу, он сделал такой вывод: «Теперь я понимаю, почему Алексей не нашел в трофейных документах офицера СС по фамилии Гайер, а я не встретил его в архивных документах». Чуть позже Ганс сообщил мне, что отыскался приказ о присвоении Раабе звания штандартенфюрера и другие упоминания о нем…
Алекс, в сейфе лежали также письма полковника с фронта своей жене. Его воспоминания и письма свидетельствуют: почитаемый мною дед — палач и убийца.
И свое состояние он сколотил из награбленного у вас в России в годы войны: ценности, картины и прочее — «золотая» пыль конфискаций и дань, собранная в карательных акциях.
В одном его письме из России есть такие строки:
«Только что возвратились из экспедиции против партизан. Ты, моя дорогая, не представляешь, как это тяжело. Пыль, грязь, эти варвары живут без всяких удобств и умеют хорошо делать только одно — размножаться. Представляешь, сколько их, если только в одном маленьком селении под названием Адабаши скопилось около двухсот, и это не считая ранее обезвреженных. Идиоты-полицейские из местных — помощники плохие, все приходится проверять».
А в другом письме говорится:
«Меня здесь называют Гайером — Коршуном, одно это имя внушает им страх…»
Думаю, что моя мама Ирма обязательно написала бы об этом своему капитану Адабашу. Вместо нее это делаю я — пишу Вам.
Понимаю, что лучшим подарком для Вас, поступком достойным памяти Ирмы-старшей, были бы переданная Вам рукопись «воспоминаний» и письма Раабе.
Простите, но сделать это пока выше моих сил Вот что хотела я Вам написать. Будьте счастливы и спасибо Вам за добрую память о моей маме.
Ирма.
P. S. Предоставляю Вам право распорядиться этим письмом и содержащимися в нем сведениями по Вашему усмотрению.
ПРИСТУПИТЬ К РОЗЫСКУ!
Вскоре после вынесения приговора Цыркину — Ангелу генерал Туршатов пригласил к себе майора Устияна и лейтенанта Черкаса. Алексей не без волнения вошел в кабинет, в котором больше года назад услышал решительное:
— Выполняйте наказ майора Адабаша, лейтенант. Последняя воля героев священна, как и память о них.
Что же, можно считать, что завещание майора Адабаша, с которым он обратился и к Алексею, и ко всем, кому суждено было жить после него, почти выполнено. И даже мама Алексея, Ганна Ивановна, партизанский Тополек, сказала ему: «Я могу гордиться тобой, сын мой». Кстати, Гера ей понравилась. Она после знакомства с нею заметила словно бы вскользь: «Есть у этой девочки своя позиция. Это хорошо, когда человек знает, на чем он стоит».
И вот майор Устиян и лейтенант Черкас пришли по вызову к Туршатову. Генерал, говоривший по одному из телефонов, жестом указал на кресла у приставного столика: располагайтесь.
— Можно считать, что вы окончательно освоились у нас, лейтенант? — не то спросил, не то констатировал Туршатов.
— Вам виднее, товарищ генерал. — Алексей, отвечая, встал.
— Сидите, сидите. А как вы думаете, Никита Владимирович?
— Свой испытательный срок лейтенант Черкас прошел. Хотя и не без шишек и синяков.
— Без этого настоящее дело не делается, — у генерала было хорошее настроение, он говорил с Алексеем и Устияном доброжелательно, без той строгости, которая была присуща ему на оперативных совещаниях и в других случаях, когда Алексей видел его за работой.
— Я помню наш давний разговор о завещании майора Адабаша, — генерал помолчал, он давал возможность своим собеседникам настроиться после обмена первыми фразами на серьезный лад. — Да, мы нашли так называемого Ангела, добились, что он ответил за свои преступления по всей строгости закона. Но розыск не завершается на этом.
— Коршун… — подсказал Устиян.
— Он, — подтвердил Туршатов. — Цыркин ведь из «рядовых» палачей, поганая плесень, проросшая в трудные для Родины дни. Но автоматы цыркиным всовывали в руки, посылали их убивать гитлеровские коршуны. На Западе сейчас нередко пишут о том, что, дескать, фашистские чины даже не ведали порою, что творили предатели и пособники. Они, мол, воевали, а расстреливали и вешали палачи из, так сказать, «местных».
— Знакомые побасенки, — кивнул Устиян.