Последний Повелитель
Шрифт:
– Если вместо «вкусно» вы стали говорить «питательно», значит, вы состарились, – сказал и вонзил зубы в мясо. В последние дни Джафар все больше и больше говорил сам с собой. Не то, чтобы это особенно помогало, но как-то притупляло чувство одиночества. Поев, начал подготовку к восхождению. Срезал две березки и изготовил прочные жерди трехметровой длины. Из того, что осталось, вырезал несколько тридцатисантиметровых колышков.
На следующее утро развел костер, подогрел надоевшую донельзя утку, запил водой из ручья. Сложил все свои пожитки в пакет, отнес к трещине. Размотал тонкую как бечевка, но чрезвычайно прочную веревку и сложил вдвойне. Середину закрепил на поясе, одним концом обвязал пакет с имуществом, другим заготовленные накануне жерди. Березовые колышки связал
– Однако, если дождь пойдет, камень скользкий станет.
Джафар уперся ногой в стену трещины и полез вверх. Первые двадцать метров дались удивительно легко. Дальше трещина чуть сузилась. На высоте восьмидесяти метров он смог отдохнуть. Загнав в горизонтальную трещину все колышки, сделал узкое, жесткое, жутко неудобное сиденье. Отдохнув четверть часа, Джафар посмотрел вниз. Потом вверх. Вверх было вдвое дальше. Вздохнул, раскорячился в щели, выдернул колышки (два упали вниз), связал и продолжил путь. На высоте около ста пятидесяти метров удалось отдохнуть по-настоящему. Обломок скалы прочно застрял в сужающейся трещине. На нем можно было сидеть, опершись спиной о стену, можно было лежать, подогнув или задрав кверху усталые ноги. Два часа Джафар просто отдыхал, потом подтянул наверх пакет с имуществом, умял половину утиной тушки, запил водой из фляжки, подремал часик, чтоб обед усвоился, размял ноги и тронулся вверх. Трещина расширялась. Когда до вершины осталось меньше двадцати метров, он понял, что через минуту сорвется. Запихнул нож по самую рукоять в трещину и действительно сорвался. Боль резанула по животу. Джафар раскачивался на тонком тросике, которым привязал нож к поясу.
– Опередил курносую на пару секунд, – пробормотал он. – Надо закрепиться и отдохнуть.
Закрепиться было негде и нечем. Тогда Джафар подсунул под ремень колышки. Полегчало. Раньше висеть было мучительно больно, теперь стало просто больно. На лоб упала первая капля дождя.
– Что же ты, сука, делаешь?! – закричал Джафар, выдернул из трещины нож и рванулся вверх как в последний, решительный. Дважды оскальзывался, содрал в кровь ладони. Трещина все расширялась. Последние метры полз вверх боком, упираясь в скалу подошвами ботинок и загривком, выкрикивая бессвязные ругательства, пятная скалу кровавыми отпечатками ладоней.
Джафар лежал на вершине. Тело сотрясалось от рыданий. Ливень бил в лицо, смешивался с кровью изодранных ладоней.
– Я дошел, Гром, ты слышишь, я дошел, – бормотал он, ловя губами дождевые капли. – Теперь мы справимся, я дошел.
Напрягшись, перевернулся на спину, встал пошатываясь, стянул то, что осталось от куртки, подставил стертую до крови спину дождю.
Дождь кончился, солнце клонилось к горизонту. Джафар то ли очнулся, то ли проснулся. Сел со стоном, непонимающе уставился на две веревки, привязанные к поясу и уходящие вниз. Потом вспомнил, втянул наверх сначала пакет с вещами, затем жерди. Осмотрел площадку. Ни лифта, ни грузового лифта, ни павильончика над лестницей не было.
– Не может быть, как же так? – спросил он вслух, растерянно озираясь, и вдруг понял – все это осталось на той части скалы, которая обвалилась, рухнула вниз, в долину. Медленно обошел площадку по периметру. Потом осмотрел каждый метр. Машинально отметил в памяти несколько луж с водой, достаточно чистой, чтобы ее можно было пить. «Гром бы на моем месте…» – подумал он и представил коренастую фигуру на краю скалы. Привычка мысленно советоваться с космодесантником стала уже второй натурой.
– Правильно сформулируй задачу, и в половине случаев увидишь ответ, – посоветовал Гром.
«Я хочу попасть на базу, – подумал Джафар. – На базу вела лестница. Лестницы больше нет. Может, и базы нет? Почему я решил, что база есть? Потому что увидел в скале дыру… Ду-рак! Трудно быть глупым. Всего-то делов – спуститься по веревке. Неужели глупею? Может, это те самые необратимые изменения мозга начинаются? Тогда надо
На следующий день Джафар внимательно осмотрел каждый метр тонкой, полуторамиллиметровой веревки, разрезал ножом жерди на части, связал из них нечто вроде люльки и спустился до прямоугольного отверстия в стене. Изготовление люльки с лебедкой заняло 3 часа, сам спуск – меньше 5 минут. Одного взгляда было достаточно, чтобы похолодели руки, умерла надежда. Помещение, через которое прошел разлом, было ангаром. Энергоцентрали больше не существовало. Аппаратуры нуль-т не существовало. Уцелела жилая и научная зоны, все остальное рухнуло вниз, когда раскололась скала, было раздавлено, похоронено под десятками тысяч тонн каменного крошева. Джафар потерянно ходил по темным залам, зачем-то трогал выключатели. База была также мертва, как и его бункер. Даже еще мертвее. В бункере работала энергосистема, работала аппаратура саркофага, посылал сигналы слабенький нуль-маячок. Здесь же несколько веков назад затухла последняя искорка электронной квазижизни.
– Один. Теперь я совсем один. Навсегда. – сказал Джафар. Стены ответили нестройным эхом. Джафар сел на пол, прислонился спиной к холодному пластику стены. В голове – холодная, черная пустота. В позвоночнике – холод, только сердце бьется гулко, ненужно. Зачем? В этом мире – ни друзей, ни врагов. Все друзья умерли тысячу лет назад. Кому здесь нужна генная инженерия? Кто здесь знает, что такое дальний космос? Кому он вообще здесь нужен, дальний космос, дикарям с арбалетами? «Для чего я здесь? Что мне делать? Гром, что мне делать?»
Гром не ответил.
«Ты меня бросил, – думал Джафар. – Конечно, ты же остался там, на Земле. Вот и наступила крайняя ситуация. Что делать в крайней ситуации, я знаю. Я должен выяснить, кто я такой. Открыть подсознание, слить разум и инстинкты, разобраться в себе. Тогда будет ясно, что делать. Нужно быть полным идиотом, или стоять на краю пропасти, чтобы согласиться заглянуть в собственное подсознание. Я подхожу по обоим критериям. Это будет стоить мне потери всех иллюзий и десяти лет жизни. Потому что подсознание досталось нам от животных. Потому что его задача – обеспечить выживание организма методами животных – зубами и когтями, отталкивая слабых, убивая чужих детенышей, чтоб урвать кусок для своих. Но именно там, в подсознании, располагаются корни того, что называется интеллектом, только так можно превратить его в инструмент чудовищной силы. Там же располагается ключ к сундуку с сокровищами – к памяти. Вспомнить слово, произнесенное десять лет назад случайным прохожим, страницу книги соседа, на которую на долю секунды упал твой взгляд, и вместе с тем вспомнить все поступки, которые старательно пытался забыть в течении всей жизни. Не просто вспомнить – а в той звериной интерпретации, которую придаст им подсознание. Стать на час Гением – и зверем. Хищным зверем, единственная добыча которого – ты сам. И до самой смерти носить следы его когтей в душе».
Джафар поднялся и твердым шагом направился в мастерскую. В действиях появилась уверенность автомата. Перерыв несколько шкафов, нашел металлический шарик, отполировал до блеска. Выломал из какого-то моторчика черное ферритовое кольцо магнита, размотал обмотку ротора, получил несколько метров тонкой, почти невидимой медной нити. Разыскал стремянку, привязал нить к светильнику на потолке, на нить повесил магнит, к магниту прижал шарик. Зачем-то отнес стремянку на место. Критически осмотрел сделанное. Блестящий шарик медленно покачивался в метре от пола. Джафар снял ботинки, куртку, выложил из карманов металлические предметы, выдернул ремень с металлической пряжкой. Зачем нужно было избавляться от металла, он не знал, но так делал Виджай. Виджай Сидхаратх, которого Джафар звал сэнсэем, и ни разу не назвал гуру, как остальные ученики. Потом сел спиной к светлому прямоугольнику входа. Попытался принять позу «лотос», но не удалось. Впервые после выхода из анабиоза, он увидел, что уже не тот, что раньше. Вздохнув, сел по-турецки.