Последний пожар
Шрифт:
Он сел на мягкий снег у дороги и задумался. Луна, как единственная игрушка на невидимой ёлке светила на тайгу, на посёлок, на дорогу. Мама утром опять будет ругаться, и называть папу страшным компрачикосом. Он хороший, но ни какой не компрачикос. Сегодня они не будут ругаться из-за него. Сегодня праздник. Самый лучший праздник.
СВЯТОЕ ЖЕЛАНИЕ
К Сапожниковым нагрянули гости.
Приехали не то, чтобы неожиданно, ждали с весны, а за суетой, за осенними работами забыли, что сын обещал показать жену. Надеялись на телеграмму. Нина Даниловна, завидев почтарку, каждый день настойчиво напоминала, чтобы известие мимо не пронесла. В четверг, после обеда подкатила легковушка – такси, у палисадника
Когда в тёплую ночь ушли родственники, старший Сапожников, коренастый, сивоусый с широким кирпичного цвета лицом – налил в три стакана водку, шумнул на просторную веранду жену, устраивавшую в мансарде постель молодым.
– Мать, ступай на совет. Дим – ка!
Катя, устав от дороги и расспросов, хотела убирать посуду, но её остановила свекровь:
– Погодь, доча, чуток. Дед наш раздухарился чего -то, – сказала Нина Даниловна, рассматривая полные стаканы.
– Куда набуздал? Им отдохнуть надо. У ребёнка завтра голова будет болеть от такой порции.
– Отдохнут. Что хочу сказать. Ждали мы вас. Письма писали. Дождались. Хочу спросить, как жить думаете? – Сапожников посмотрел на сына, потом на сноху, взял стакан…
– Утром на трезвые головы поговорите, – сказала Нина Даниловна, собирая вилки. И тебе хватит. Не двадцать лет. Всё думаешь, что молоденький, а вот пятьдесят стукнет.
– Утром на бригаду рано едем. – Сказал Дмитрий. – Комбайны опробовать надо.
– …Как все, так и мы, – сказал, дёрнув голым плечом, Николай. Сине-зелёная майка туго обтягивала мускулистую выпуклую грудь. Взглянул заботливо на жену.
– Накушался тятя, поговорите завтра. …Не должны уехать. Поздно.
– Кто ты, сын? Хлебороб? Или лесоруб? Спросил Пётр Иванович.
– Отец, давай напрямки, без вступлений, – вмешался Дмитрий. – Расскажи…
– Закругляйтесь, мужички. Катя устала. – Сказала сурово хозяйка, унося тарелки.
– Да, ну, вас. Ждали… их…
Задевая животом скатерть, полез из-за стола глава семьи, не прикоснувшись к своему стакану.
Когда молодые проснулись окончательно, на улице хозяйничал жаркий день. Лениво хлопали крыльями о воду в большом корыте утки, звонко закудахтала курица, извещая мир о своём достижении, а в неглубоком, выцветшим за лето небе, хороводились голуби. Умывшись над раковиной алюминиевого умывальника, стоящего под яблоней у летней кухни, Катя с любопытством осмотрела просторный двор, копошащихся в пыли у сарая за сеткой кур, прошла к кухне, привлечённая жужжанием сепаратора, ручку которого крутил её Коля. Вниманием завладел яблоневый сад. Красные и жёлтые яблоки оттягивали ветки, подпёртые рогатыми палками.
– Коля, так яблоки растут? – Муж продолжал крутить какую-то ручку, не обращая на неё внимания, будто родней её в этом мире для него нет.
– Заходи и рви.
– Ты обещал. Я не видела ни разу.
Николай вышел из кухни, открыл воротца в огуречник, где на грядках ещё посверкивала роса на ребристых плодах болгарского перца и на продолговатых коричневатых баклажанах. Сизоватые капустные головы дремали, не желая просыпаться, хранили свою ночную сонливость, а из-под резных листьев хитро выглядывали белошипые и чёрношипые продолговатые огурчики. Расстеленными половиками зеленели гряды чеснока и моркови. К ровным кольям приторочены белыми и жёлтыми тряпичными лентами кусты помидоров. Катя рассматривала зреющие томаты. Её мама обирала их зелёными, так не успевали покраснеть до заморозков. Разные сорта высадила Нина Даниловна; словно на бал собрались, – сливовидные, мясистые – бычье сердце, крохотные, похожие на мелкие яблочки-дички. Среди листьев можно видеть красные, оранжевые, жёлтые и чёрные плоды. Они спели, лопались, обнажая красную мякоть с белыми краями, словно присыпанные сахаром. Коля рассказывал, как мама ухаживает за рассадой, как укрывает на зиму виноград, который появился в селе недавно, каких-то лет десять. Катя слушала, рассматривала ещё зеленые пики чеснока, начавшие желтеть стебли лука, удивлялась огромным продолговатым кабачкам и дыням, полосатым арбузам и тыквам. Вдруг с радостным воплем подбежала к яблоне – полукультурке, сорвала красный плод, надкусила. Растерянно посмотрел на мужа.
– Что случилось? Зуб?
– Не понимаю…
Сапожников выбрал несколько крупных плодов.
– Это Мелба, Антоновка, Феникс Алтайский. – От каждого откусывала Катя, жевала и смотрела на Николая
– Они какие-то у вас безвкусные. – Колька откусил от яблока, пожевал, посмотрел на жену.
– Отличное. Антоновка. Сладкое. Попробуй.
– И это такое, – огорчённо проговорила Екатерина. Сапожников дёрнул плечом, непонимающе посмотрел на жену и предложил:
– Дыню или арбуз?
– Арбуз, – расстроено сказала Катенька.
Они сели в прохладной беседке, которую укрывали от солнца широколистные лианы винограда. Сорвав зелёную виноградину, она пожевала её и выплюнула.
– Сладкий. Вчера ели. Алёшенькин, а это Кардинал, чёрный, тёмно-фиолетовый, Изабелла, ещё кисловат. Винный сорт. – Коля разрезал арбуз, который от прикосновения ножа лопался до середины, а Катя внимательно следила за его руками. Ей казалось, что он нарочно тянет время, чтобы помучить её. Подрагивающей рукой взяла, исходящий соком пласт, и, не съев половины, сказала:
– Очень хотела, а теперь не нравится. Почему такое? – удивлялась она.
– Не переживай, – сказала Нина Даниловна, накладывая в миску сметану. Она уже побывала на птичнике, где работала на инкубаторе, отпросилась по случаю приезда гостей. – У меня так было. Ела только яблоки, когда Димой ходила. А тогда – какие фрукты? Это сейчас свои садики развели, посёлок строили. Целину поднимали, распахивали пустые земли. Не ты первая, не ты последняя.
До обеда Сапожников возился со старым мотоциклом, которым премировали отца много лет назад. Промыл карбюратор, накачал шины, натянул и смазал цепь. Предстояло проверить воздухофильтр, слить масло и остатки бензина, который он заливал перед уходом в армию. Служил в танковых войсках. После окончания школы – одиннадцатилетки, получил удостоверение водителя третьего класса, по рекомендации брата поступил в профессионально-техническое училище, что располагалось в соседнем селе Мосты. Получил специальность тракториста-машиниста широкого профиля. Сдавал экзамены в Алтайский политехнический институт, но не прошёл конкурс. Осенью молотил пшеницу с отцом на комбайне. На стареньком Т-4 до белых мух пахал зябь. Зимой работал в ремонтной мастерской токарем, так как трактор его списали. Весной призвали на службу.
В Верхнекетский район после увольнения в запас поехал с другом из Молдавии, который решил заработать лес на дом. Друг уехал, а Сапожникова, как опытного тракториста, выбрали парни бригадиром валочно-трелёвочного звена. Так и остался в Ингузетском леспромхозе. Работал на трелёвочнике, жил в общежитии. В небольшой комнате прописалось почти всё молодёжное звено. Заработки хорошие, вполне можно скопить на автомобиль. Но главной причиной, задержавшей его, была Катенька; её глаза, её губы и мягкий голосок, который стал ему сниться. Девушка работала учётчиком на нижнем складе. Это место, где на площадках разделывают на сортименты сосновые стволы, которые несколько бригад, в том числе и Сапожникова, валят, трелюют и грузят на лесовозы. Она училась в вечерней школе, пела на вечерах отдыха, которые устраивала себе молодёжь. Николай прилично играл на гитаре. И его затянули в инструментальный ансамбль. Он не сопротивлялся. В ансамбле пела Катя. Ездили на смотры художественной самодеятельности в райцентр, вместе участвовали в спортивных олимпиадах, бегая на лыжах на дальние дистанции. Катюша оказалась ещё и прекрасной спортсменкой. Волейбольная команда из Ингузетского леспромхоза постоянно в призёрах.
Мотоцикл не хотел заводиться. Николай сменил свечу, выставил зажигание. Потолкал по улице мотоцикл. Двигатель чихнул, выплюнув больное облачко дыма. Сапожникову не нравилось, когда техника не желала ему подчиняться. Он вывернул свечу и решил проверить компрессию. «Работал же до армии, – размышлял Николай. – Может, Дмитрий на нём гонял?»
– Мама, а кому мотоцикл давали? – спросил Николай. – Компрессии совсем нет. Кольца сносились.
– Отец на бригаду ездил в прошлом году с Димкой. У него машина в ремонте стояла. Перекрашивал. Вы пешком сходите на пруд. …Крючки твои видела, когда весной перед паской белила.