Последний пожар
Шрифт:
Накупавшись, поймав десяток карасей, Коля и Катя вернулись домой. Прошло стадо, в парном воздухе резко запахло полынью и парным молоком, перепёлки затеяли за деревней вечернюю перекличку. Со стороны парка донеслась музыка, созывающая молодёжь на дискотеку.
– Отец не приезжал? – спросил Николай, оделяя черно-белого котика уловом. Что он хотел вчера сказать? Обиделся, ушёл. Мог бы утром разбудить…
– Сейчас в отцовой бригаде варят. Дом в прошлом году построили, что твоё правление, только один этаж. Там спальня есть и конторка бригадира. Электрические плиты в кухне установили. В красном уголке, – телевизор, в спальне – новые кровати и матрацы. Съезди и посмотри. Теперь отца раньше часа не жди. Могут и заночевать, если рожь начнут косить.
– Перемены шикарные. У нас тоже появились новые вагончики-столовые. Отдыхать некогда. Телевизоров в посёлке нет. Сами себя развлекаем. Наш ансамбль первое место занял. Катя получила приз за песню. «Как провожают теплоходы, совсем не так…», – Николай попытался запеть, но жена остановила:
– Коля, пела я не лучше других девочек. Всем призы давали.
– А в волейбол, знаешь, мама, как играет. Не смотри, что маленькая, а резанёт, так, очко.
– Зачем хвастаться. Тонька Ржавина – вот кто режет, любые мячи принимает, у меня не всегда получается.
Кончилось кино. Прошла программа «Время», диктор объявил, что передачи первой программы закончены, а Сапожникова старшего не было.
– Косить начали рожь, – авторитетно сказала Нина Даниловна. – Теперь отца дома не увидим. Разве, что дождь ливанёт хороший. По прогнозу сентябрь будет сухим. Хорошо бы погода постояла. Завтра будем помидоры мариновать. Огурцов и на вашу долю можно посолить. Не желтеют в этом году.
Рано утром Катя разбудила Николая, умоляюще проговорила:
– Коля, воды хочу.
Сапожников вскочил, как по тревоге, намереваясь спуститься по лестнице в кухню.
– Я хочу из Холодного ключа. Помнишь, папа возил на рыбалку?
Колька помнил тот ключ, помнил его ледяную воду, от которой у него минут пять ломило зубы. Вода была изумительно вкусна, и даже пахла травами, а, может, это показалось. Ключ бил из невысокого обрывчика. Кто-то недавно соорудил сруб, жёлоб, по которому стекала стеклянная струя. Они подставили котелок, и она бархатно зажурчала, наполняя его волшебной влагой. Катя не хотела класть в котелок плиточный чай, говоря, что и так вкусно.
– Где же взять? – задумчиво спросил Сапожников. Ключ в тайге, а тут никаких родников нет. – А если из колодца? На огороде есть колодец старый, в нём очень мягкая вода.
– Хочу, чтобы хвоинки на дне лежали. Ты помнишь? Так хочется, Коль…
Заметив страдальческое выражение на лице жены, Сапожников не удержался и закрылся подушкой, сдерживая смех.
– Тебе смешно, а я хочу воды, – жалобно произнесла Катя, не замечая, что бретелька ночной рубашки свалилась с левого плеча. – Чего смотришь? Какой… – замахнулась на Николая; её вздёрнутые губки кривились словно у капризной девочки. Такой трогательно-беспомощной ещё не видел жену. И это «какой», произнесённое не то в шутку, не то всерьёз, вывело его из равновесия. Сапожников рассмеялся от нестерпимого горячего счастья.
– Ты, как малышка. Из-за пустяка губы дуешь. – Отняв у Кати одеяло, которое она прижимала к себе, повалил на большие подушки в оранжевых цветах и начал осторожно целовать, приговаривая:
– Кто нашу Катеньку обидел? На кого Катенька сердится? – увидел в уголках глаз выступившие слезинки, тихо отстранился, встал на колени. – Правда, хочешь?
Катя на секунду закрыла глаза, виновато улыбнулась. Отметив, какие у жены удивительно-длинные ресницы, вскочил, начал одеваться, будто дневальный подал команду «подъём!»
– Лежи и жди. Через час привезу воду. Настоящую. Родниковую.
– Далеко в такую рань? – удивилась Нина Даниловна, процеживая молоко. – Что вам сварить?
– Понимаешь, мама, Катя воды захотела из родника. Как – то в тайге пили. А у нас, ничего подходящего, хотя думаю…
Старая Колькина мать улыбнулась, глядя на озабоченного сына, налила в кружку парное молоко.
– Пей, любил в детстве. У тебя кружка была дедова солдатская. Никому не давал. Даже, когда подрос, только из неё пил.
– Отвык. Не хочу.
– Митькой ходила, захотела дыню. Кажется, дома где-то лежит дыня. На улицу выйду – блазнится. Как раз весна была. Надо огород садить, грядки делать. Отец в бригаде. Посевная. Какая тут дыня. …Найти надо. Старые люди говорят, что это святое желание. Его грех не исполнить. Съезди к горам. Там есть родники. Я видела, когда в Черногорск ездили на ярмарку.
– Мотоцикл не заводится. – Сел на скамью у печи Сапожников.
– У Дмитрия новые «Жигули». В прошлом году опять поменял. Новейшая модель.
В кухню вошла Катя. Вид у неё был просто страдальческим. Колька вскочил, приобнял её.
– Жди. Скоро привезу настоящей родниковой воды. С хвоинками. Мама, у нас термос…. Не разбился?
Положив суповой термос в рыбацкий рюкзак, Колька вышел за калитку. И припомнился ему тот вечер, когда Катя сказала, что у них будет малыш.
Весной в леспромхозе формировался летучий лесопункт – вахтовая комплексная бригада. Она работала в труднодоступных делянах, куда до весеннего половодья перегоняли трелёвочники, завозили горючее. Этот временный лесопункт состоял в основном из молодёжи, не обременённой ни хозяйством, ни малыми детьми. Парни и девушки жили в старом брусовом бараке, в котором – столовая, две спальные комнаты. Свободного времени было мало, но успевали белой ночью поиграть в волейбол, порыбачить. На выходные за лесорубами приходил катер.
Катин отец работал на трелёвочнике, как и Николай. Трелевали хлысты прямо на разделочные площадки, а потом кряжевали на сортименты. Катя работала десятником. Курилов попросился в Алипку не, потому что заработок был там отменный, потому что хотел научить зятя ставить сети, управлять подвесным лодочным мотором и многому другому, что нужно уметь и знать, когда живёшь в таёжном посёлке. Выросший на солнечной алтайской земле, Сапожников и реки настоящей не видел, а как растут кедровые орехи, представление имел приблизительное, можно сказать, смутное. Вспоминались Николаю бескрайние степи, расчерченные лесополосами, волнующиеся под ветром пшеничные колосья. Пристрастившись к рыбалке и охоте, нечаянно стал забывать, что когда-то работал у отца помощником на комбайне, самостоятельно пахал зябь. Понемногу стиралась из памяти лицо девочки Веры. Она писала ему в армию смешные, но трогательные письма, которые долго берёг, а на втором году службы расстался с ними, как расстаются со старыми сапогами, когда приходит конец срока носки, а старшина приносит новую обувь.