Последний проект
Шрифт:
Я знал, что спорить с ним не имеет смысла. В прошлом году накануне Дня Благодарения мне довелось с ним подискутировать. Тема спора была совершенно пустячной. Мы разошлись в мнениях о том, к какой партии принадлежал канцлер Германии Гельмут Коль. Он считал, что Коль социал-демократ. Я же знал, что это не так. Лайза и мамаша считали, что Эдди не мог ошибиться. Я доказал свою правоту, чем ненадолго испортил в целом очень милый вечер.
— Видимо, это прошло мимо моего внимания, — сказал я, подливая Эдди вина.
Последовала недолгая пауза, которую первой нарушила
— Я думала, что у вас с Фрэнком были отличные отношения, — сказала она. — Жаль, что вы расстались, находясь в ссоре.
— Разделяю ваши чувства, — сказал я. — Мне хотелось так много ему сказать.
— Мне тоже, — сказала Лайза.
Ужин мы закончили в молчании, и я всем своим существом ощущал, что за нашим столом в качестве гостей присутствуют не только печаль, но и злоба.
В ту ночь, когда я лежал в постели, безуспешно пытаясь уснуть мне показалось, что кровать слегка трясется. Я протянул руку и прикоснулся к плечу Лайзы. Лайзу била дрожь.
— Иди ко мне, — сказал я, и она, перевернувшись, оказалась в моих объятьях. Я почувствовал, как мне на грудь закапали её слезы.
— Ты помнишь рубашку, которая была на папе? Ту, клетчатую? — спросила Лайза.
— Помню, конечно.
— Ведь это я подарила её ему в прошлом году. В день рождения. Она ему очень нравилась. И теперь вся рубашка залита его кровью.
Я молча прижал жену к груди. Она еще немного поплакала, а затем, отодвинувшись от меня, потянулась к коробке с бумажными салфетками, стоявшей на тумбочке у кровати.
— Для Эдди это просто ужасно, — сказала она.
— Это ужасно для всех.
— Да. Но Эдди не видел папу более шести лет. Они почти не разговаривали друг с другом с того времени, когда мама и папа разошлись.
— Почему он так тяжело воспринял развод? Ведь у тебя с отцом сохранились прекрасные отношения.
— Не знаю. Думаю, что было бы лучше, если бы они сказали нам о подлинной причине разрыва. Они объяснили развод тем, что не желают дальше жить вместе. Эдди считал, что папа нас бросил, и не простил его.
— Думаю, что этого мы теперь никогда не узнаем.
— Не хочу знать. После того, как папы не стало. Вообще-то я думаю, что у кого-то из них была связь на стороне. Скорее всего, у мамы. Впрочем, не знаю.
— Мне кажется, я понимаю, почему Эдди злится, — заметил я.
— Полагаешь, что он казнит себя за то, что не встречался с папой? Возможно. Но ты же знаешь Эдди. Его очень легко вывести из себя.
По правде говоря, я не настолько хорошо знал Эдди, чтобы до конца разбираться в его чувствах. И такое положение меня вполне устраивало.
— Я тоже очень вне себя от злости, — продолжала Лайза. — Человек просто не должен умирать подобным образом. — Её голос вдруг окреп, и я уловил в нем новый оттенок горечи. — Папа не был готов к смерти. Его ждали еще многие годы счастливого существования. Никто не имеет права лишать другого человека жизни. Мама права. Я тоже не знаю людей, у которых могли бы быть серьезные причины убивать папу. Ничего не могу сказать о смертной казни,
Этот взрыв чувств меня изумил. До сих пор Лайза воспринимала смерть отца покорно, как тяжелый удар судьбы. Но она права в своей ярости. Убийство — не просто зло. Убийство — зараза, которую следует искоренять любыми средствами.
Некоторое время мы лежали молча. Затем Лайза снова заговорила. На сей раз она говорила настолько тихо, что я едва мог расслышать её слова.
— Когда я была маленькой и мне было страшно, или я плохо себя чувствовала, папа пел мне песни. У него был ужасный голос, и он не стеснялся петь только для меня. Как мне хочется, чтобы он спел мне сейчас.
Спеть для неё я не мог. Но зато я мог привлечь её к себе. Я не отпускал Лайзу долго, долго. До тех пор, пока не услышал ровное дыхание жены.
8
Франка похоронили на еврейском кладбище в Бруклине, где обитали Куки в то время, когда еще были единой семьей. Церемония была очень простой. После того, как присутствующие с разной степенью уверенности пробормотали «Каддиш», раввин произнес речь о юных годах покойного. Думаю, что он не видел Фрэнка много, много лет. Джил тоже выступил с прощальным словом — очень коротким, предельно искренним и крайне трогательным. На церемонии присутствовало совсем немного людей. Человек двадцать, не больше. Члены семьи и наиболее близкие друзья. Меня выводил из себя Махони. Сержант стоял чуть в стороне и неотрывно наблюдал за собравшимися. Когда он поймал мой взгляд, уголки его губ чуть дернулись вверх. Я отвернулся. Мне казалось, что полиции вовсе не место на похоронах Фрэнка. Будь на то моя воля, я бы вышвырнул этого соглядатая с кладбища.
«Шива» или по-нашему «Посещение» состоялось в доме сестры Фрэнка, примерно в миле от кладбища. «Шива» в буквальном переводе означает «Семь», и если следовать букве закона, то поминовение должно было продолжаться семь дней. Однако поскольку Эдди спешил вернуться к своим занятиям, а Фрэнк при жизни довольно сдержанно относился к религиозным традициям, семья решила ограничиться одним вечером. К тем, кто присутствовал на кладбище, присоединились другие люди, пожелавшие выразить семье свои соболезнования. Мне показалось, что в скромном доме сестры собралась не одна сотня человек. Я был потрясен, увидев сколько людей знали и любили Фрэнка.
Сестра Фрэнка Зоя делала все, чтобы принять посетителей как полагается. Это была высокая, черноволосая женщина с мягкой улыбкой и добрыми глазами. Она стояла у входа и, улыбаясь, пожимала руки. Кто-то ласково похлопывал её по плечу, и она отвечала тем же. Я принес ей кусок пирога и тем самым спас от какого-то строгого мужчины в темных очках и ермолке, который вот уже несколько минут ей что-то очень энергично втолковывал.
— Очень тебе признательна, Эдди, — сказала она. — Я знакома со всеми этими людьми, но их имена ускользают из моей памяти. И я страшно боюсь их обидеть.