Последний прыжок
Шрифт:
Вылетев из кишлака, басмачи несколько минут мчались по дороге между привалками. Вдруг Насырхан-Тюря на полном скаку осадил своего коня. Чуть не смяв главаря, басмачи остановили разгоряченных коней и на мгновение замерли в полной растерянности.
На сотню саженей дальше, там, где дорога пересекала небольшую котловину, кипел сабельный бой. Шайка Истамбека рубилась с конниками Лангового. Всадники, сойдясь вплотную, рубились ожесточенно, без стрельбы, без ободряющих или панических криков, рубились, как могут рубиться только кровные враги, не ждущие и не дающие друг другу пощады. Опытным глазом определив, что, несмотря на численный перевес,
— Обратно! Пойдем через привалки! За мной!
Но время было упущено. Насырхана уже увидели. Вырвавшись из общей свалки, несколько конников во главе с Бельским кинулись к нему.
Насырхан и его басмачи бросились обратно, но, выскочив из-за привалка, снова попали под пулеметный огонь. Круто свернув влево, Насырхан-Тюря, мулла Мадраим, Тимур и двое басмачей помчались в привалки. Атантай с остальными басмачами остановился, чтобы задержать погоню.
Все реже и реже свистели пули около удирающего главаря газавата, еще один поворот, и Насырхан скроется в предгорье. И снова на много дней заберется он в горную трущобу, чтобы плести новую сеть заговоров и восстаний. Нескоро тогда удастся напасть на его след чекистам.
Скакавший позади всех Тимур сорвал с плеча карабин и, убедившись, что около Насырхана-Тюри только мулла и двое басмачей, а Атантая не видно, выстрелил в скакуна Насырхана. Сопровождавшие Насырхана басмачи и мулла Мадраим, услышав близкий выстрел, удрали вперед, не заботясь о главаре.
Тимур подскакал к Насырхану и спешился. Главарь газавата лежал, оглушенный падением. С трудом подняв Насырхана, Тимур взвалил его на седло своего коня. Еще пять-шесть минут — и, свернув в любой боковой распадок, Тимур со своим пленником затерялся бы в предгорье! Но в этот момент появился Атантай с двумя басмачами.
— Убит?! — испуганно выкрикнул он, подъехав к Тимуру.
— О землю ударился, — с трудом скрывая разочарование, ответил Тимур, — лошадь убита.
— А где остальные?
— Удрали.
— Собаки! Вперед! Красные идут следом. Истамбек бежит. Спасайся!
Схватив поводья коня Тимура, Атантай повел его за собою. Тимур, вскочив на лошадь позади седла, стал поддерживать бесчувственного Насырхана.
В небольшой долине, у подножия горы Босбутау, собрались басмачи, уцелевшие от разгрома шайки в бою под Ренжитом. На нескольких потниках, с седлом под головою, лежал пришедший в себя Насырхан-Тюря. Около ложа Насырхана стояли Истамбек, мулла Мадраим, Атантай и Тимур. Человек двадцать басмачей — все, что осталось от двух «эскадронов», — сидели где попало, держа в руках поводья нерасседланных лошадей. Лошади торопливо щипали траву, басмачи молчали, хмурые, озлобленные и в то же время испуганные, готовые в любую минуту сорваться в паническое бегство.
— Где Мадумар? — скорее простонал, чем спросил Насырхан.
— Ранен в самом начале, — ответил Атантай. — Удалось ли ему от красных уйти, знает только один аллах.
— А Эффенди?
Все промолчали. Истамбек безнадежно махнул рукой. Насырхан, борясь с приступом боли, закрыл глаза и тихо проговорил:
— Наклонись ко мне, мой Истамбек.
Истамбек опустился на колени у изголовья Насырхана. Остальные отошли в сторону. Насырхан чуть слышно спросил Истамбека:
— По-прежнему ли ты тверд в нашем деле, мой Истамбек?!
— Война всегда война, благородный Насырхан, — суровым тоном ответил Истамбек. — Сегодня они нас, завтра, если захочет аллах, мы их. Я буду тверд до конца.
— Сейчас ты останешься один. Я пока не воин. Но и лечась у табиба, я остаюсь ляшкар-баши. Я прикажу моим мюридам, и у тебя снова будут сотни воинов. Мои посланцы будут искать тебя здесь, около Босбутау. Будь тверд и продолжай борьбу, но береги людей, собирай силы. Скоро сюда приедет Гаип Пансат со своими воинами, да и я к тому времени смогу держаться в седле. Запрети своим джигитам даже между собой говорить о том, что я разбился. Весть о несчастье, случившемся со мною, не должна просочиться в народ. Пусть мусульмане думают, что я здоров и сам веду в бой воинов газавата. Понял?
Истамбек вопросительно взглянул в глаза Насырхана-Тюри. Он хотел переспросить, но вдруг, уловив невысказанную Насырханом мысль, в знак согласия приложил руку к груди и поклонился.
Насырхан приказал:
— Позови сюда молодого джигита, который спас меня.
Истамбек жестом приказал Тимуру приблизиться. Так же, как и Истамбек, Тимур встал на колени около изголовья Насырхана.
— Ты храбр, предан мне и достоин награды. Скажи, чего ты хочешь? — спросил Тимура Насырхан-Тюря.
— Я хочу всегда быть с вами, — ответил Тимур.
— Пока я болен, со мною будет только Атантай, — искривился в болезненной улыбке Насырхан. — Не к лицу молодому воину сидеть без дела в хижине табиба. Служба мне — это твой долг, а не награда. Скажи еще.
— Когда вы покорили Зоркент, — вдруг вспомнил Тимур, — кто-то захватил девушку по имени Зульфия. Я давно люблю ее. Отдайте ее мне.
— Вот это награда воина, — снова улыбнулся Насырхан-Тюря. — Девушка сейчас у муллы в Ак-су. Она принадлежит Атантаю. Но я скажу, и он отдаст ее тебе, когда ты возвратишься, выполнив мое поручение.
— Слушаюсь и повинуюсь, — склонился в поклоне Тимур.
— Поезжай, найди Гаип Пансата. Немедленно приведи его сюда, к Босбутау. Через десять дней Гаип Пансат и его воины должны быть здесь. Сможешь ты сделать это?
— Сделаю, учитель.
— Приведешь Гаип Пансата, девушка будет твоя. Возьми лучшего скакуна из уцелевших после боя. Я жду тебя, мой верный мюрид.
11. Посланец Гаип Пансата
В кабинете Лобова, кроме Бельского, Тимура и Лангового, было всего человека четыре — ближайшие помощники Лобова. У Бельского была забинтована голова, у Лангового — правая рука.
— Все, что ты нам рассказал, Тимур, очень интересно, — после долгой паузы заговорил Лобов. — И действовал ты правильно. То, что ты не смог уйти с Насырханом дальше, конечно, осложняет дело. Но тут уж ничего нельзя было сделать. Самое опасное положение у тебя было в момент отступления в привалках, когда ты раздумывал, стрелять тебе в Насырхана или в его лошадь. Правильно сделал, что не застрелил Насырхана. В глазах темных, обманутых им людей он тогда остался бы мучеником за веру, святым человеком. Наша задача — до конца разоблачить его в глазах народа. Это лучше всего можно будет сделать тогда, когда он сядет на скамью подсудимых. Да и кроме того, пристрели ты Насырхана, пристрелили бы и тебя. Атантай или кто-нибудь другой с удовольствием сделали бы это. А отдавать жизнь чекиста за жизнь подлеца, даже такого крупного, как Насырхан-Тюря, — слишком дорогая цена.