Последний путь Владимира Мономаха (др. изд.)
Шрифт:
Подружки опять переглянулись, пораженные догадливостью и книжной мудростью этого человека, который столько видел на земле.
— Теперь скажи нам третье гаданье, — попросила Настася.
— Царица спросила меня, что слаще всего на свете.
— Мед? — в один голос ответили подруги.
— Так и я сказал. Но царица нахмурила соболиные брови и сказала, что я не отгадал.
— Что же слаще всего на свете? — спросила Любава.
— Любовь. Царица велела, чтобы мне голову отрубили. Меня схватили ее слуги и бросили в
Любава от волнения закрыла рот рукою, точно хотела удержать крик своей души. Все это была сказка, и в то же время ее любимый ходил как на острие ножа.
— Темница в Корсуни — высокая каменная башня. Только одно оконце в ней за железной решеткой.
— Невозможно убежать оттуда? — волновалась Любава.
— Мышь не может ускользнуть из этой башни, так стерегут ее греческие воины. Там я томился семь дней и семь ночей. На восьмой день взял гусли и запел печально. В тот час мимо темницы проходила дочь царицы, красивая, как ангел. Она услышала мое пение, сжалилась надо мною и подкупила стражу. Мне передали веревку. Когда уже луна взошла над спящим городом и все уснули, я выломал в оконце решетку и спустился с огромной высоты на землю. Здесь ожидала меня царевна с волосами, как лен, с глазами, как бирюза на мече у князя Ярополка.
Обнимая одна другую, девушки ждали продолжения. Но Злат сам не знал, как теперь выбраться из дебрей запутанного повествования. Он забрался слишком далеко.
— Что же случилось потом? — добивалась Любава.
— Что случилось…
— Как ты поступил с царевной?
— Я взял ее на руки и понес на свой корабль, а царица послала против нас половцев, и тогда была кровопролитная битва. Я убил половецкого хана.
— А после битвы что было?
— Что же было дальше…
Злат заложил руки за голову и, глядя на облака, старался придумать что-нибудь.
— Я заманил хитростью царицу на корабль, сказав ей, что она может выбрать любые меха. Она явилась со своими вельможами. Тогда я велел поднять парус и увез ее в море.
— А царевну?
Злат подумал немного и ответил:
— Царевну? Ее я отпустил.
— Что же с царицей сталось?
К счастью для отрока, у которого окончательно иссяк источник вдохновения, а руки тянулись к Любаве, в роще послышалось гнусавое пение. До слуха донеслось:
Течет огненная река Иордан от востока на запад солнца, пожрет она землю и каменье, древеса, зверей и птиц пернатых.
Голоса приближались и делались более устрашающими:
Тогда солнце и месяц померкнут от великого страха и гнева, и с неба упадут звезды, как листы с осенних древес, и вся земля поколеблется…
Теперь можно было рассмотреть, что среди деревьев идут три странника в монашеском одеянии, с посохами в руках. Когда они подошли поближе, по их красным носам стало отчетливо видно, что все трое любители греческого вина и не очень соблюдают монашеские посты. Один был высокий, двое других пониже. У всех трех на головах виднелись черные скуфейки. Приблизившись, странника остановились, и тот, что казался повыше других, дороднее и, видимо, даже почитался двумя остальными за наставника, произнес:
— Благословен господь!
Девушки смотрели на монахов со страхом и почтением.
— Куда направляете стопы, святые отцы? — спросил Злат.
— В град Иерусалим, — ответил высокий инок.
Злат удивился:
— Откуда же вы шествуете?
— Из Воиня, на реке Суле.
— Давно ли вы идете в святой град?
— Второе лето, — отвечали хором странники. — Второе лето.
Злат почесал в затылке.
— По этой дороге вы никогда не дойдете до Иерусалима.
— Почему так? — недоумевал высокий.
— Вы идете на полночь, а Иерусалим лежит на полдень. Поверните вспять и тогда достигнете своей цели. Или попросите купцов, чтобы вас в ладье до моря доставили. В Корсуни вы сядете на морской корабль и поплывете в Царьград. Но Иерусалим стоит еще дальше, за великим морем.
Так говорил гусляру Даниил, любимый отрок князя Ярополка.
Очевидно, такой путь в настоящее время монахов не устраивал. Те, двое, что были пониже, помалкивали, но высокий ответил:
— Мы в Переяславль пришли, чтобы благословение взять у епископа и путевую грамоту к патриарху.
— Тогда ваш путь правильный. А что за Сулой слышно?
— За Сулой торки шумят, хотят реку перейти.
— Какие торки?
— Что на княжеской службе.
Злат встрепенулся и вскочил на ноги.
— Сидит в Воине бездельный воевода и только пироги ест, а вести о том, что там творится, не подает. Важную новость вы принесли, отцы.
— Всюду ходим, и если увидим что, примечаем, — ответил один из монахов, опираясь на посох.
— Пойдемте к посаднику. Расскажете ему обо всем.
Монахи изобразили на лицах неудовольствие.
— Нам к епископу, дорога, а не к посаднику.
— Сначала к посаднику. Большие дела творятся на Суле. Как зовут тебя, отец?
— Лаврентий.
— Пойдем, отец.
Злат ушел, и за ним поплелись монахи. Когда все они скрылись за деревьями, Любава закрыла лицо рукавом белой рубашки и расплакалась.
— Что с тобой? — удивилась верная подруга.
— Царицу на корабль заманил…
Но Настася всплеснула руками:
— Не плачь, глупая. Ничего этого не было. Разве ты не знаешь, что люди, играющие на гуслях, первые лгуны на свете?
29
Последний дуб у дороги, сто лет тому назад, еще при великом князе Владимире Святославиче, искалеченный страшной бурей и обожженный молниями Перуна, но все еще полный величия в своем зимнем уборе, медленно уплыл во мглу. Время приближалось к вечеру. Мономах подумал, что еще немного часов