Последний рейс на «Яке»
Шрифт:
Чьи-то могучие руки схватили Гранта сзади за плечи. Это его, должно быть, гнет назад и ломает рослый Жорж. Довольно же дурака валять! Холодная рука третьего пассажира хватает его за горло.
— Ребята, что вы делаете?! — кричит Грант. — Здесь не место для шуток, ну вас, в самом деле?
Он еще ничего не понимает. Пьяные они, что ли? Ведь самолет рухнет…
Но вдруг до него доходит возбужденный голос Жоржа:
— Разворота не будет. Давай прямо.
— Куда же прямо? — отбивается Грант. — Там граница!
— Давай прямо.
Только теперь он понял, чего требуют эти люди…
Да кто же они такие? Ведь только что улыбались, разговаривали…
Это бандиты! И он — одни против троих в кабине самолета. Откуда может прийти помощь? Даже радиосвязи нет…
На секунду ему удается вырваться из цепких рук.
— Сядьте по местам! — кричит он и резко разворачивает самолет в сторону аэродрома.
Его опять хватают за руки, за плечи.
— Ты чего? Не дури! — слышит он торопливый голос над ухом. — У тебя выбора нет. Сдохнуть хочешь? Ты же молодой…
Это правда. Он молодой. Он не хочет умирать.
— Ты за нас держись… В героях будешь ходить… Бери штурвал, дурак! Из-за чего тебе жизнь терять?
Грант яростно рвется из рук бандитов.
— Вы люди или вы кто?! — стонет он.
Холодная рука зажимает ему рот. Потом он видит нож, чувствует острую боль в правом боку. Еще один удар ножом в плечо. На шею ему накидывают обрезанный шнур радиотелефона и стягивают с сиденья назад, на колени пассажиров.
И он видит, как щуплый Гарник берет в свои руки штурвал самолета.
Глава VI
В воздухе счет времени идет на секунды. Но в эти краткие мгновения может втиснуться воспоминание обо всей прожитой жизни… О чем думали они, что вспоминали, сидя в кабине самолета и готовясь к своему страшному преступлению.
Сколько времени он ждал этой минуты? Год? Пять лет? Нет, всю жизнь!
Еще в школе, когда мальчишки обижали его, он думал: «Ладно, вы меня еще узнаете!» Отец требовал: «Ты должен хорошо учиться». И позднее: «Ты должен работать, у нас в стране все работают. На что ты рассчитываешь? Что из тебя получится?» Отец избивал его, а он думал: «Я вам всем покажу, что из меня получится. Придет время, вы ахнете».
Отца он презирал. Отец, по его мнению, ничего в жизни не добился. Простой шофер. Приходил с работы домой и хвалился: «Надо уметь жить!» А в чем было его умение? Показывал домашним жалкие рубли-копейки, которые раздобыл, сделав «папах» — какую-нибудь незаконную ездку «налево»…
Гарник даже дома чувствовал себя волчонком. Никто не любил его, и он никого не любил. Товарищей не было, если не считать Жоржа Юзбашева. Вот этого самого Жоржа, который сейчас сидит сзади, глядит во все глаза и ждет, когда Гарник снимет очки и надо будет наброситься на пилота…
Странная эти была дружба. Жоржа считали самым здоровым и самым голодным парнем в классе. Мать его занималась своими делами и не обращала на сына внимания. Вот он так и рос, предоставленный самому себе. Железные кулаки и могучий аппетит. А Гарник был слабосильный, тщедушный. И он сообразил: если не имеешь железных кулаков, нужно, чтобы чужие могучие кулаки всегда были за тебя, а не против тебя.
В четвертом классе Гарник предложил Жоржу соглашение. Силач должен доставать с вешалки пальто Гарника (вешалка была очень высокая), носить из школы до дома его тяжелый ранец и еще — по указанию Гарника избивать мальчишек. За все это Жорж будет каждый день получать бутерброд и раз в месяц — тридцать копеек. Предложение было принято.
Отец Гарника, узнав об этом, обозвал сына захребетником и подлецом и дал ему на всякий случай пощечину.
— Ишак, разбойник, сам должен уметь защищать себя, если хочешь быть мужчиной!
Но в тот же вечер в присутствии сына он с удовольствием рассказывал об этой сделке гостям:
— Все-таки у моего подлеца есть голова на плечах! Кто додумается за тридцать копеек в месяц обеспечить себе столько жизненных удобств!
Гости тоже порицали маленького пройдоху, стыдили его, а родителям говорили:
— Ну, он у вас далеко пойдет!
И эту похвалу — редкую в устах отца и других взрослых людей — Гарник запомнил лучше, чем ругань. К тому, что его ругают и дома и в школе, он уже давно привык.
Жорж верно служил ему три дня. Бил ребят, ел бутерброды. А на четвертый день он подошел к своему нанимателю и с ухмылкой двумя звонкими оплеухами сбил его с ног. Гарпии вскочил, пораженный несправедливостью.
— За что?! Чей хлеб ты ешь, сукин сын?!
Оказывается, одноклассники предложили Жоржу более высокую зарплату, чем обещал Гарник, — сорок копеек…
Вот теперь-то они должны были рассориться надолго, если не навсегда. Этого ждал весь класс. По вышло не так. Жоржу обижаться было не на что — он только повысил себе цену. А Гарник стал более уважительно поглядывать на приятеля, когда понял, что тот только с виду кажется добродушным и простым, а на самом деле у него тоже есть голова на плечах.
Но это все детские дела, они давно прошли. Жорж вскоре ушел из школы и вообще уехал из Еревана. Мать пристроила его на жительство в дальнее селение не то к каким-то родственникам, не то просто к сердобольным знакомым.
В девятом классе той же школы они встретились вновь.
У Жоржа к этому времени был уже за плечами очень горький жизненный опыт. В одном из маленьких городов Армении он спутался с преступной шайкой, участвовал в групповой краже и попал под суд. Ему дали три года, но вскоре освободили, приняв во внимание, что он несовершеннолетний. Он написал покаянное заявление: «Никто, ничто и никогда не толкнет меня более на дурной путь». Гарник думал, что в школу придет придавленный жизнью, пристыженный человек. А Жорж пришел улыбающийся, веселый, еще более наглый.