Последний романтик
Шрифт:
За два года учебы в колледже Гастон Юстас добился больших академических успехов и смог перевестись в Аппалачский государственный университет, расположенный в горах, в городе Бун, Северная Каролина. Обучение там длилось четыре года. Поначалу Юстас переживал, получится ли у него учиться в университете, потому что обучение в высшем учебном заведении требовало больших интеллектуальных усилий, чем учеба в провинциальном колледже. Годы отцовской критики по-прежнему заставляли его сомневаться в своих силах; к тому же его пугало само число будущих однокурсников.
В первый день занятий он даже не стал надевать свой наряд из оленьих шкур – боялся привлечь внимание. Надев обычную одежду, рано вышел из вигвама и сел на мотоцикл,
И тут его осенило. Он вспомнил слова матери, которые та часто ему повторяла: «Твоя школа будет такой, какой ты сам ее сделаешь». И вот он решил что-нибудь сделать. Поспрашивал и нашел преподавателя, который должен был вести сегодняшнюю лекцию. Преподавателем оказалась женщина, профессор Клоусон; она только что закончила Гарвард, и это был не просто ее первый рабочий день в этом университете, но первый рабочий день вообще, – а еще она никогда раньше не жила на Юге. Должно быть, Юстас здорово ее напугал.
– Послушайте, – сказал он. – Я понимаю, это ваша лекция, но у меня есть идея. Я подумал: может, мы с вами сегодня вместе проведем занятие по археологии? Я мог бы рассказать о своем примитивном традиционном образе жизни. И еще у меня есть кролик – я только что нашел его сбитым на краю дороги, – и его как раз надо освежевать, чтобы мне было что есть на ужин. Может, в качестве наглядного примера разрешите мне освежевать кролика перед студентами? Я использую инструменты, которые сам сделал из камня, точно такие же были у первобытных людей. Отличное получится занятие, как думаете?
Профессор Клоусон долго и пристально смотрела на Юстаса. Потом встрепенулась и сказала:
– Ладно. Так и сделаем.
Они пошли в кабинет геологии, взяли пару твердых кусков кремня и вернулись в аудиторию. Когда собрались другие студенты, профессор Клоусон представилась, раздала кое-какие распечатки и сказала:
– А теперь я передаю слово одному из наших студентов, который покажет вам, как освежевать кролика первобытными инструментами.
Юстас вскочил, достал кролика из рюкзака, точь-в-точь как фокусник из шляпы, взял камни и начал свой восторженный рассказ, одновременно затачивая куски кремня.
– Будьте осторожны, чтобы кусочки кремня не попали в глаза, – предупредил он и рассказал, что первобытные люди могли двумя маленькими, остро заточенными камнями было расчленить и выпотрошить взрослого оленя. Юстас и сам делал так много раз. Между прочим, ацтеки делали такие точные и острые каменные орудия, что с их помощью можно было выполнять операции на мозге – «с большим успехом, между прочим!». Для археологов изучение каменных орудий представляет большую важность не только из-за их исторического значения, но и потому, что на костях животного, разделанного таким предметом, остаются характерные следы. Поэтому ученые могут определить, умерло животное своей смертью или же его убил и съел человек.
Затем Юстас подвесил сбитого кролика к шнуру старых бежевых жалюзи, завязав его аккуратным скользящим узлом. Юстас быстро распотрошил кролика, попутно рассказывая о том, что толстый кишечник животного обычно довольно чистый, так как содержит только твердые каловые массы, однако с тонким кишечником и желудком надо быть осторожным – в них находятся жидкие и дурно пахнущие отходы пищеварения. Стоит случайно проткнуть эти органы, и «вся эта гадость выливается на мясо, а это просто ужасно».
Продолжая работу, Юстас рассказывал о физиологии диких кроликов. Их кожа тонкая, как папирусная бумага, и потому легко рвется. Не то что шкура оленя, объяснил он, сделав небольшой надрез от задней лапы к анальному отверстию и другой лапе. Оленья шкура, в отличие от кроличьей, прочная, долговечная и используется для многочисленных целей. С дикого кролика не получится снять шкуру чулком, свернуть и сделать варежку. Аккуратно снимая шкуру, которая рвалась, как влажное бумажное полотенце, он объяснил, что главное – отдирать шкуру одной длинной полоской, как будто чистишь яблоко. Тогда из шкуры одного кролика получится полоска меха длиной восемь футов – вуаля!
Юстас вручил шкурку сидящим впереди студентам, чтобы те рассмотрели ее и передали дальше. Они спрашивали, что можно сделать из этой легко рвущейся полоски. Разумеется, ответ был у Юстаса наготове. Индейцы брали полоску кроличьего меха и оборачивали ей сплетенную из травы веревку – мехом наружу. Высыхая, трава и кожа накрепко прилипали друг к другу, и получалась длинная и прочная веревка. Если сплести несколько таких веревок, получится легкое, мягкое и очень теплое одеяло. В пещерах древних людей в Нью-Мексико, где Юстас был много раз, такие одеяла можно найти спрятанными в углу – в сухом пустынном климате они прекрасно сохранились, хотя прошло более тысячи лет.
С того дня Юстас Конвей снова стал знаменитостью. К нему вернулась уверенность, и он даже стал надевать на занятия одежду из оленьих шкур. Более того, в тот вечер профессор Клоусон побывала в гостях у Юстаса в его вигваме и съела большую порцию кроличьего рагу.
– А до того дня была строгой вегетарианкой! – вспоминает Юстас. – Но кролика уплетала за обе щеки.
Добро пожаловать на Юг, профессор.
Все годы учебы в колледже Юстас прожил в вигваме, не только получая образование в университетских лекториях, но и совершенствуясь в науке жизни на природе. Большинство навыков, необходимых для комфортной жизни в условиях дикой природы, он освоил еще в детстве и в юношеские годы. И теперь пожинал плоды тех часов, что провел за внимательным изучением и освоением лесов за домом, точнее домами, семейства Конвей и на Аппалачской тропе. То, что сам Юстас называет врожденной «неусыпной и неослабной осознанностью», наделило его опытом уже в раннем детстве.
В те годы он также уделял немало времени совершенствованию охотничьих навыков. Начал изучать повадки оленей, потому что обнаружил, что чем больше знает о животных, тем больше у него шансов их выследить. Спустя годы, став действительно умелым охотником, он вспоминал то время в университете и понимал, что упустил тогда с десяток оленей. Много раз он стоял всего в двадцати футах от оленя и попросту его не замечал. Юстас научился не просто оглядывать лес в поисках «огромных рогов и большого зверя на поляне, на которого указывает знак: «Вот олень, Юстас, – прямо здесь!» Нет, он научился видеть оленей так же, как видел черепах, – внимательно наблюдая за мелкими различиями оттенков окружающей растительности или едва заметным движением в кустах. Научился замечать тот момент, когда олень шевельнет ухом; видеть маленькие белые пятнышки на его животе, скрытые осенней листвой, и разгадывать его «камуфляж». Как человек с абсолютным слухом, который способен услышать каждую ноту, сыгранную отдельным инструментом в оркестре, Юстас слышал треск ветки в лесу и по этому звуку мог определить диаметр ветки, свидетельствовавший о том, наступил ли на нее тяжелый олень или белка. А может, то был треск сухой ветки, сломавшейся на утреннем ветру? Юстас мог отличить и этот звук.