Последний рубеж. Роковая ошибка
Шрифт:
– Как неаккуратно, – заметил вынырнувший откуда-то из темноты мистер Мерсер – владелец магазина и по совместительству единственный продавец. – Не одобряю я такое поведение. Что вас интересует?
Рики, которому все еще было больно, интересовал синий джемпер-поло с ярлычком «Товары местного производства. Специальное предложение!»
– Хороший свитер, – сказал Рики.
– Да, прекрасная ручная работа, сэр. Миссис Феррант – непревзойденная мастерица.
– Миссис Феррант?
– Ну да, сэр. Вы же у них остановились, верно? Джемпер будет вам точно впору. Примерите?
Рики примерил и купил не только джемпер, но и синюю
Главная улица заканчивалась у ступенек, ведущих к берегу. Там, перед мольбертом, спиной к Рики стоял тот самый человек из магазина. В руке у него была палитра, у ног лежал раскрытый этюдник.
Сначала художник покрыл холст широкими мазками, которые, казалось, не имели никакого отношения к простиравшемуся перед ним пейзажу. Потом в ход пошла яркая черная краска – на холсте появилась обнаженная женская фигура с несоразмерно маленькими ногами, внушительной задней частью и без головы. Художник отступил на пару шагов, присмотрелся, затем кинулся к мольберту и набросал гигантскую длинношеюю птицу, вознамерившуюся клюнуть обнаженную фигуру. «Леда, – решил Рики. – А птица, соответственно – лебедь» [4] .
4
Популярный в живописи сюжет из древнегреческого мифа, изображающий Леду, супругу царя Спарты Тиндарея, соблазненную Зевсом в образе лебедя.
Изображение сразу же напомнило ему эскизы из гостиной в Л’Эсперанс. Интересно, что бы сказала об этой картине мать, чья живописная манера была очень далека от академической. По мнению Рики, эскизу не хватало цельности.
Художник, по всей видимости, решил, что картина закончена. Он почистил палитру и сложил ее вместе с кистями в этюдник. Затем выудил откуда-то пачку сигарет и спички, отвернулся от ветра и увидел Рики.
Сначала он вроде бы угрожающе нахмурился – из-за обильной растительности на лице определить его выражение не представлялось возможным. Темные очки придавали ему сходство с какой-нибудь сомнительной личностью с Лазурного берега.
– Здравствуйте еще раз, – сказал Рики. – Надеюсь, вы не против, что я немного понаблюдал за вашей работой.
Борода и бакенбарды шевельнулись, послышался какой-то глухой звук. Художник открыл спичечный коробок, который оказался пустым.
– Огонька не найдется? – скорее угадал, чем услышал Рики.
Он спустился по ступенькам и протянул художнику свою зажигалку. Воспользовавшись ею, тот снова принялся складывать принадлежности.
– Как вам здешние места? – спросил Рики, пытаясь найти какую-то тему, которая не вызвала бы в собеседнике враждебности. – Тут так и хочется творить, например, пейзажи писать, да?
– Только не какие-нибудь дурацкие картинки, – ответил голос. – Здесь чувствуется мощь, меня такое больше вдохновляет.
– А не мог ли я видеть ваши работы в Л’Эсперанс – у Фарамондов?
Художник вновь остановил на Рики долгий взгляд, потом сказал:
– На днях я продал несколько работ одной женщине. На уличной выставке в Маунтджое. Бледная такая женщина с черными волосами. Болтала много, конечно, да они все такие. Но, вообще говоря, ничего так дамочка, я бы за ней приударил.
Рики захотелось пнуть художника.
– Ладно, – сказал он. – Я пойду.
– Вы тут остановились?
– Да.
– Надолго?
– Не знаю, – ответил Рики, собираясь уходить.
Похоже, художник был из тех людей, чья потребность выказать собеседнику свое расположение возрастает пропорционально снижению заинтересованности со стороны последнего.
– А куда торопитесь-то?
– Поработать надо.
– Поработать?
– Именно. Доброго вечера.
– Вы ведь пишете, да?
– Пытаюсь, – сказал Рики, не оборачиваясь.
– Гил Феррант так и сказал. Что пишете.
Рики ничего не ответил. Всю обратную дорогу он размышлял о том, что, по всей видимости, уже вся деревня знает и где он остановился, и что пытается писать.
Так что он пошел в коттедж и в очередной раз сел за работу.
Персонажи у него уже были. И отношения между ними он продумал, а вот куда их поместить – не знал: они то топтались на месте, то слонялись без дела. Рики захотелось добавить еще одного персонажа – женщину с нежной, как цветок магнолии кожей, черными волосами и глазами и заразительным смехом.
Миссис Феррант принесла ужин на подносе в гостиную наверху. Рики спросил ее про художника, и она небрежно и резковато ответила, что его зовут Сидни Джонс, и у него «ужасная старая конура» у Рыбачьей лестницы.
– Так он местный?
– Иностранец. Но в Коуве уже давно околачивается.
– Вам нравятся его картины?
– Да мой Луи лучше намалюет, – фыркнула она.
Луи был ее десятилетним сыном-сорванцом.
Уже выходя с пустым подносом из комнаты, миссис Феррант заметила:
– Какой у вас странный старомодный джемпер.
– А мне кажется – отличный, – громко сказал Рики ей вслед.
В ответ ему хмыкнули и сказали что-то по-французски.
Сытый и довольный, Рики зажег трубку и отправился в «Треску и бутылку». Никто и никогда не пытался добавить лоска этому заведению – старый паб пребывал в своем первозданном виде. Единственным украшением служили пожелтевшие фотографии местных знаменитостей и карта острова. На стене висела утыканная дротиками мишень для игры в дартс, а на столе в глубине бара лежала доска для игры в «Толкни монетку» [5] . В огромном камине полыхала охапка плавника, отчего в пабе приятно пахло дымком.
5
Shove-ha’penny – традиционная для британских пабов настольная игра, в которой используются монеты достоинством в полпенса или металлические диски. Разновидность шафлборда.
Бар был полон посетителей, табачный дым смешивался с пивными парами. Спиной к барной стойке стоял Феррант, вальяжно опершись об нее локтем и явно красуясь перед приятелями. Увидев Рики, он поднял пивную кружку и, как обычно, слегка кивнул.
Бармена и по совместительству хозяина «Трески и бутылки» звали Боб Мэйстр. Он эффектно подал Рики заказанную пинту.
Рики направился к свободному стулу в углу. Сидя там, можно было сохранять позицию наблюдателя. Заслонявшие обзор игроки в дартс закончили партию и перешли в бар. Рики, к своему неудовольствию, увидел за дальним столиком в углу Сидни Джонса – художника – с кружкой пива и поспешил отвернуться, пока тот его не заметил.