Последний самурай
Шрифт:
И в воображении моем возникала скромная маленькая меццо-тинто 7 и маленькая рука, отмечающая и высветляющая то место, где впервые напились европейцы, или же пишущая книгу, где доказывается, что Гранд-Каньон, Столовую гору или же Южные моря следует изображать только на таких гравюрах, где яркий, сверкающий кобальт заменяется голубым, таким бледным, что он кажется почти белым, где киноварь и алый заменяются розовым, таким бледным, что он кажется почти белым, где и зеленый, и желтый цвета такие бледные, что кажутся бледно-бледно-сиреневатыми. И у читателя возникает ощущение, что ему подали сильно разбавленный виски — одна капля на стакан воды. Я думала о пристрастиях Эммы, горестно усмехаясь про себя, но понимала, что с моей стороны это просто глупо. С тем же успехом можно представить и другой, менее презренный образ. К примеру, черно-белые фильмы. Они отражают окружающий нас мир вовсе не таким, каким он является на самом деле, но это ничуть не умаляет их достоинств. Истина заключается в том, что вещи, о которых я читала, были на
7
Меццо-тинто — вид углубленной гравюры, в которой поверхности металлической доски придается гранильником шероховатость, дающая при печати сплошной черный фон.
8
Ventre `aterre (фр.) — во весь опор.
И мне становилось стыдно за свое возмущение и ехидные смешки, и тоже хотелось нестись ventre aterre, и вообще — куда как проще не говорить ничего или ограничиться тихими и банальными репликами. И все же, если ты так умен и всем хорош, лучше не говорить банальностей, лучше все же высказаться, сохраняя при этом полное спокойствие и держа под контролем...
И я сказала, что все же это очень странно, что в Англии все книги непременно на английском, во Франции — на французском и что через 2000 лет это будет казаться еще более причудливым и странным, чем описанное в «Изумрудном городе». И почему, собственно, люди со всего мира должны собраться в каком-то одном месте, чтобы образовать там нацию английских писателей, а в другом — нацию испанских писателей? И потом, это просто удручает, когда видишь, как все языки постепенно стираются и превращаются в английский, ставший в Америке языком забывчивости. Я пыталась доказать, что это неправильно, как неправильно и то, что любой европейский язык может показаться чуждым в европейской стране. Одно дело, когда фильм «Канзас» спят в черно-белом варианте, но для съемок «Страны Оз» нужна цветная пленка «Текниколор». Более того (нет, похоже, меня понесло, но останавливаться уже поздно), просто нелепо и абсурдно, что люди, которые в общем и целом являются самыми сильными, выдающимися, героическими и злодейскими личностями, иммигрантами нового времени, отражены в литературе и кинематографии этой страны столь примитивно. Всего лишь некие характерные актеры, говорящие на плохом английском, всего лишь персонажи, чья речь набрана мелким курсивом, & как они, так и их потомки полиостью пренебрегают языком & обычаями своих предков, кои совсем не отражены в этом новом языке, в котором забыто все, что только можно было забыть.
Эмма спросила: Ты что же, хочешь сказать, что они должны быть не только на английском?
Именно, ответила я. Стоит только подумать об этом, и становится странно, как такое до сих пор никому не пришло в голову.
Говорят, заметила Эмма, что за компьютерным набором большое будущее...
Ты что, хочешь, чтобы я печатала текст из 100 слов в минуту? Так спросила я, потому что именно в этом заключалась моя работа. Или текст из 50 слов за полминуты? Или текст из 5 слов за 5 секунд?
Надеюсь, тебе это не будет слишком скучно, заметила Эмма.
Я сказала: Страшно скучно!
Знаю, это не слишком интересно, сказала Эмма.
Мне хотелось сказать: Нет, это чертовски увлекательно! Но хватило ума сдержаться. И я заметила: Главное, это даст мне возможность решить, чем я по-настоящему хочу заниматься.
Вот вам прекрасный образчик скучной и банальной ремарки, и я не стала бы говорить так в присутствии того, кто умен и всем хорош. Но Эмма, услышав это, явно испытала облегчение. И я добавила: Это именно то, что я искала. Просто замечательно.
Работа была просто замечательная, Эмма — умна и всем хороша, и я жила в Лондоне. Я пыталась пойти по стопам Рильке, но это оказалось не просто. И дело совсем не в потрясении произведением искусства: Рильке был потрясен Сезанном, но Сезанн просто не мог позволить себе иметь секретаря, тем более платного. И мне не слишком нравилась идея работать на Родена и восхищаться картинами Сезанна. Если уж зашел к кому-то с улицы и пристроился секретарем, будь любезен, восхищайся его работами.
Я ездила по кольцевой линии и читала учебник по органической химии, а иногда — в двадцатый или двадцать первый раз перечитывала «Оставьте это Смиту». Иногда шла в кино и смотрела замечательного и смешного «Шерлока Холмса» Джереми Бретта и, разумеется, «Семь самураев». И время от времени заходила отведать жареных цыплят из Теннесси.
Так, день за днем, прошел год.
Читал Песнь девятую «Одиссеи». Спрашивал у меня каждое слово. Он даже перестал записывать слова на карточки. Просто замечательно, что ему нравится сама история.
Как-то в июне 1986 года я пришла на работу и увидела, что все пребывают в состоянии крайнего нервного возбуждения. У фирмы появился новый владелец, уверявший, что издательство сохранит свою независимость. Это его заявление было воспринято с большим подозрением и могло означать только одно — что вскоре всех нас уволят по сокращению штатов.
Новым владельцем оказалось крупное американское издательство, издававшее писателей, которыми так восхищались у нас в конторе. Через несколько недель по этому поводу должен был состояться грандиозный прием.
В свое время Эмма
Издательство публиковало не только многих американских писателей, которыми так восхищались у нас в конторе, но и Либерейса. И одной из причин, по которой я стремилась получить приглашение, одной из причин, по которой все наши пришли в такое возбуждение, одной из причин, по которой мне вовсе не хотелось туда идти, стали слухи, будто бы на приеме будет сам Либерейс. Под Либерейсом я вовсе не имею в виду популярного пианиста, придумавшего фразу «плач на всем пути к берегу», не любившего ни одной женщины, кроме матери, и умершего от СПИДа в середине 80-х. Нет, я имею в виду прославленного британского писателя и путешественника, чья техника вполне могла соперничать с техникой этого, столь обожаемого всеми музыканта.
Либерейс-музыкант обладал потрясающей техникой и ужасающей искренностью; если уж играл, то играл с чувством, причем не важно что. С равным успехом то могла быть песенка «Выкати бочку» или же «Мы еще увидимся». Ив самых грустных местах его прошибала слеза, размывала тушь и капала на серебряную, с бриллиантами оторочку бархатного пиджака, а унизанные кольцами пальцы так и порхали по клавишам; и все это отражалось в тысяче крохотных зеркал — и слезы, и тушь, и кольца, — где он видел себя, созерцающего эти слезы, тушь и кольца. Все это можно было обнаружить и в Либерейсе (писателе) — и порхающую легкость арпеджио, и эгоистичную виртуозность отяжеленных кольцами пальцев над клавишами, и профессионально выверенную искренность, помогающую достичь этой выразительности при создании циничных & сентиментальных, порнографических & самых возвышенных сцен. И однако же, он не во всем походил на пианиста. Что касалось эмоциональности повествования, тут он был абсолютно искренен, но лишь делал вид, что ему легко дается любая техника; и даже когда он исполнял порхающее арпеджио, то пальцы его не просто бегали по клавишам, но...
Л. понадобилось знать, что означает . Я сказала, что он прекрасно знает, что это означает, по он упорствовал и говорил, что нет.
Прежде мне (в этот момент я объясняла, что является производной формой , означающего силу или насилие) казалось, что писатель мало чем отличается от печатающего на машинке человека, отыскивающего пальцем нужную клавишу, находящуюся по правую или левую сторону. В результате чего получается осмысленное предложение, а не «нгвут труднгрвоа неразхгикви ирт польтщзи, смр ивх генртв ты ууцы гтре еогрт прекравукт делцйь» ( означает... можно мне заглянуть в текст? Оно означает ощущать или нащупывать что-либо); и я тут же живо представляю себе пальцы Либерейса, бегающие по клавиатуре и ударяющие то по белым, то по черным клавишам. Теперь же я думаю (насколько вообще способен думать человек, являющийся ходячим словарем), что это не совсем верно, потому что пусть даже работы Либерейса и пестрели ошибками, они были не того ( означает расширение, распространение, производное от ) рода, что можно проглядеть (ты прекрасно знаешь, что такое ’. Нет, не знаю. Это означает прясть, и здесь мы имеем дело с формой прошедшего несовершенного времени, ЯСНО?), и дело вовсе не в том, что он их проглядел (’ означает мужчины), нет, он все видел и относился к ним вполне благодушно (да погоди же минутку!). Затаив дыхание от восхищения, Либерейс засорял свои работы поразительными аргументами и сногсшибательными образами, отступал на шаг, стоял скрестив руки и любовался — эдакий Эд Вуд, созерцающий могильные плиты среди измятой травы (да погоди же минутку!). Он что, не замечал или ему было все равно? Я полагаю, ему нравилась сама идея достижения совершенства без усилий, & не будучи в состоянии скомбинировать две эти вещи, он выбирал то, в чем был уверен ( — с густой шерстью; — темный; — вянуть, блекнуть; — ты знаешь, что означает . Нет, не знаю, Нет, знаешь! Не знаю Не знаю Не знаю Не знаю Не знаю! Это означает монстр. Так мне, во всяком случае, казалось. Неудивительно, что я то и дело подкалываю отца этого ребенка). Здесь мы имеем дело с человеком, который сначала научился писать, а уж потом — думать; с человеком, который сеял логические ошибки, разбрасывал их, как гвозди — под колеса отъезжающему автомобилю. И при этом всегда, всегда, всегда умудрялся в нем же уехать.
«Я Самуил» I? (Не читала вот уже много лет)
«Я Самуил» II — V? (Черт!)
Если вдуматься, все же странно, что «Harmonielehre» Шёнберга была впервые опубликована в 1911 году, за год до напечатания «Aristarchs Athetesen in der Homerkritik» Рёмера. Шёнберг, обремененный семьей из жены и двоих детей, зарабатывал на жизнь уроками музыки & писанием портретов на заказ. Рёмер, насколько мне помнится, работал в Лейпцигском университете. Кажется, именно коллеги Рёмера указали на ошибочность его выводов. Я могла бы бегло говорить по-немецки & тратить на это полчаса в день, я могла потратить еще 50 часов неделей позже, но тогда Людовитикус вряд ли смог бы бросить мистеру Ма вызов, осваивая до 500 простых заданий в день. И атомы, содержавшиеся ныне в «Шван стабило», розовом маркере, не послужили бы для выделения слов в Песне десятой «Одиссеи», а нашли бы применение в другом деле, а мне, как и всему миру, не хватало бы теперь Эйнштейна. И однако же, тактичные коллеги, скверный немецкий и отчаянная нехватка времени могли бы объединить усилия и отринуть меня от академической карьеры, & это бы не имело ни малейших последствий ни для «Шван стабило», ни для Песни десятой «Одиссеи». Шёнберг, удрученный финансовыми трудностями, мог бы написать глупую кишу, но он написал очень умную книгу. Я отправилась покупать себе платье для приема.