Последний шанс
Шрифт:
Шестая причина заключалась в неграмотном планировании складов. Все они оказались уже под первыми ударами бомбардировочной авиации немцев и фактически разгромлены.
В результате всего этого около четырех миллионов советских солдат и офицеров уже в первые месяцы войны оказались в котлах окружений, без продовольствия, без боеприпасов, без связи. Про связь стоит сказать отдельно. РККА до войны так и не смогла на нижнем и среднем уровне овладеть радио связью. В результате пользовались проводной телефонной. Но множество диверсионных групп немцев из специальной бригады "Бранденбург 800", контингент которой в совершенстве владел русским языком, заброшенных на нашу территорию перед самой войной смогли обнаружить и перерезать почти все линии связи, соединявшие войска с командованием
И, наконец, одной из самых важных причин провала я считаю бездарное руководство войсками на всех уровнях. При том, что неоднократно и повсеместно наши бойцы и командиры проявляли подлинный героизм, в большинстве случаев этот героизм был вызван головотяпством и преступными командами командиров и комиссаров. В войне главное сохранять жизнь бойцов и командиров. Это их прямая обязанность выжить самим и уничтожить как можно больше врагов. А у нас все обучение происходило строго наоборот. "Мы как один умрем в борьбе..." Умереть дело не хитрое, а кто тогда воевать будет. Постоянная отправка наших солдат в безнадежные контратаки на пулеметы окапавшегося противника, в которой бойцы и командиры гибли целыми полками и дивизиями, не добиваясь никакого результата. Танки, отправленные в бой без поддержки пехоты, в результате чего они становились легкой жертвой врага. Именно это лишало нашу армию в первые месяцы не только физических сил у бойцов, а иногда и их элементарного наличия, не только боевой техники, но и морального духа. Войне надо было учиться. К сожалению, учиться нашей армии пришлось уже по ходу войны. Те, кто выжил в первые месяцы, выстоял под Москвой, те научились. И потом погнали врага до Берлина. Но таких могло быть в разы больше. Вот именно такой я вижу ситуацию.
На обоих, и Сталина, и Берию страшно было смотреть. Невероятная смесь гнева, негодования, боли, страха и еще множества других чувств отпечаталась на их лицах. Берия, тот вообще не понимал, как в кабинете Вождя могли звучать подобные речи, а потому еле заметно косился на Сталина, ожидая его реакции. Сталин не мог не понимать, что значительная часть высказанных упреков, относилась к нему лично, хотя это и не было озвучено впрямую.
Тем не менее, Сталину удалось сдержать свое раздражение и гнев и проговорить довольно спокойным голосом:
– Да, товарищ Алексей. Вы нам озвучили очень жесткий приговор. Я бы даже сказал жестокий. Но не думаю, что Вы сделали это, желая обидеть советское руководство или оскорбить. В Ваших словах была слышна искренность и боль. К тому же Вы ни разу не отделили себя от СССР, это тоже хорошо. Мы очень внимательно отнесемся к Вашим словам и постараемся не совершить тех ошибок, что совершили у Вас.
Берия, немного отошел, хотя все еще смотрел на меня, как на смертника. Ничего, привыкнет.
Дальнейшая встреча не стоит долгих описаний. Сталин ставил задачи, а мы внимательно их выслушивали и принимали к исполнению. В заключение Сталин поинтересовался у Берии, что он может сказать про Меркулова. Судя по всему, услышанная характеристика Сталина вполне устроила. А потому он отправил нас на Базу. Работать.
Глава 12.
Начало битвы за урожай.
Следующая пара месяцев запомнились мне как непрекращающийся аврал. Сначала меня "пытал" Берия, дальше я уходил к себе и делал подробные записи по интересующим его темам. Потом мы снова встречались, обсуждали вопрос, и все повторялось сначала. Лаврентий Павлович оказался удивительно увлеченным работоспособным человеком. Я вообще с трудом понимал, когда он отдыхает. Ладно я. Мне сон, как таковой, был не очень-то и нужен. Для подзарядки матрицы, как я выяснил опытным путем, хватало буквально часа. А когда спал он, было для меня загадкой. Вечерами, изнасиловав мой мозг и память, он уезжал, как я подозреваю на доклад к Сталину.
Так продолжалось почти две недели. Затем наши ряды пополнились первой командой, набранной Берией из сотрудников НКВД, имеющих высшее техническое образование. Причем, что было приятно, мои рекомендации по психотипам людей, были полностью учтены. Берия предупредил меня, что все эти люди теперь наши постоянные сотрудники и их уже вкратце ввели в курс дела. Все они дали самые страшные подписки и согласились на жизнь на казарменном положении. То есть им можно было не позавидовать, но в глазах этих двадцати-тридцати летних людей я читал только горящий восторг от прикосновения к тайне и желание творить будущее.
Забегая вперед, скажу, что все они без исключения оказались трудоголиками не хуже самого Берии. Даже когда официальная работа заканчивалась и были часы отдыха, я все равно часто видел их продолжающих активно и яростно спорить в попытках доказать друг другу очередную истину. Глядя на них, на Берию, да и на самого Сталина, я начинал лучше понимать эту эпоху поистине великих свершений и великих самоотверженных людей. Их не заботили развлечения и, как у нас принято говорить, приятное и расслабленное времяпровождение, они жили работой, отдавая всех себя построению светлого будущего, которое ежедневно творили своим трудом. Впрочем, отдыхать они тоже любили. И с такой же яростью и жаждой жизни. В наших первых командах практически не было женщин, но, понимая, что вопрос нельзя доводить до кипения, руководство решило и эту проблему. На базе постоянно трудилось достаточное количество молодого и симпатичного женского обслуживающего персонала. Разумеется, эти девушки пользовались у сотрудников УЗОРа большим вниманием. И даже здесь чувствовалось отличие от нашего времени. При том, что никто не обращал внимания на особые условности, я ни разу не заметил ни одного косого взгляда на женщин и не услышал ни одной разборки между мужиками по их поводу. Возможно, что-то и было, даже было наверняка, но решались в таком случае все эти проблемы очень тихо. Никакого напряжения в командах я не ощущал совершенно.
Работа в командах не сразу, но пошла. Сначала мне никак не удавалось добиться слаженности работы и равноправности всех членов команды в процессе. Люди, привыкшие к четкой жизни по Уставам старательно держали паузу, ожидая пока выскажется старший по званию. Я кричал, ругался, объяснял, спорил, но ничто не приносило результата. Слишком непривычного стиля обсуждения проблем я требовал от людей. Но затем, в течение месяца работа как-то наладилась, и ребята почувствовали настоящий вкус к совместному творчеству. Неоднократно приходилось наблюдать, как-то какой-нибудь лейтенант увлеченно доказывал Берии, что тот не прав, и делать все надо иначе. И что не менее любопытно, самому Берии такой подход тоже нравился. Он совершенно не старался подавить собеседника авторитетом или партийными лозунгами, напротив, он тщательно подбирал слова и искал стоящие аргументы в защиту своей позиции.
Регулярно виделся я и с Вождем, чаще вместе с Берией, но бывали и индивидуальные приглашения.
Примерно через месяц с небольшим, сразу после празднования Первомая, мы переехали на новую Базу. Новая "резиденция" УЗОРа оказалась для меня не только сюрпризом, но и очень приятным подарком. Сталин расщедрился и выделил нам весь Серебряный Бор. В детстве я жил в том районе, а потому испытывал к нему самые романтические чувства. Сталин не обманул. На новом месте сосен было ничуть не меньше. Все 234 гектара территории окруженного почти со всех сторон Москва-рекой полуострова были наши. Да-да, островом Серебряный Бор стал лишь в 37-м, когда было решено пробить, минуя излучину, Хорошевский канал. А сейчас перешеек был полностью перегорожен забором с колючей проволокой и довольно серьезным пропускным пунктом. Охранялось все это хозяйство спецотрядом под руководством того же Иваненко, который вместе с дополнительными хлопотами успел получить и новое звание майора госбезопасности. Чем был весьма горд.
Выделение под УЗОР столь известного и популярного в Москве места, в котором в начале 20-х любил жить сам Ленин, думаю, далось Сталину нелегко. Для этого ему пришлось выселить из расположенных на полуострове дач не меньше сотни чиновников различного ранга вместе с семьями, среди которых было очень немало даже членов ЦК. А вот три детских дома, расположенных на полуострове решено было оставить. Это решение пришло после одного из моих разговоров со Сталиным в присутствии Берии еще в первый месяц работы.