Последний солдат империи. Юрий Дмитриевич Маслюков в воспоминаниях современников
Шрифт:
Многие спрашивают: как так получилось, что Юрий Дмитриевич, занимавший такую высокую правительственную должность, в частности, при Горбачеве, сумел оказаться никоим образом не вовлеченным в ГКЧП? Тем более это странно, если учесть, что многие из руководителей ГКЧП каждый день сталкивались с Маслюковым по работе, а Павлов за излишнюю тягу к алкоголю даже несколько раз изгонялся из дома Светланой Ивановной, бдительно следящей за сохранением нормального рабочего состояния всех членов правительства. Наверное, это было связано с тем, что Юрий Дмитриевич был человеком, к которому грязь не прилипала. Любые сомнительные действия и мероприятия были крайне далеки от него. Хотя при этом он понимал все проблемы, с которыми сталкивалась Россия, и нельзя сказать, что он был поклонником линии, проводимой Горбачевым. Однако несогласие – это одно, а вот предательство – совсем другое.
В 1991
Надо сказать, что Маслюков никогда не допускал в своем коллективе никаких публичных обсуждений, касающихся политических вопросов. Важно подготовить документацию по конкретной технической проблеме, обосновать свою точку зрения и постараться отстоять ее. Дальнейшая оценка вопроса с политической точки зрения – забота политиков. В этом снова проявляется один из его главных принципов: каждый должен на своем месте делать свое дело.
Повторюсь: предательство для Маслюкова было невозможно. Как любой человек, обладающий государственным мышлением, он глубоко переживал трагедию распада Советского Союза, бездарность периода горбачевских реформ. При этом он понимал, что, как это часто бывает в бизнесе, иногда нужно каждый день ходить на работу, чтобы потерять меньше денег, чем ты бы потерял, если бы на работу не пошел. Точно так же Юрий Дмитриевич ходил каждый день на работу, чтобы не дать стране скатываться в тартарары с такой страшной скоростью, при этом наблюдая, как его идеи и предложения не только не находят себе подтверждения, но и никоим образом не реализуются.
Конечно, от этого должны были опускаться руки, тем более что потом он оказался брошен в свободное плавание дикого рынка, где надо было хитрить, ловчить, звонить, просить… Но Маслюков не был мелким лавочником. Он не обладал психологией спекулянта или человека, который благодаря нужному знакомству может привязаться к бюджету, сесть на него и радостно сосать средства. Невозможно представить себе Юрия Дмитриевича в бытность его, например, депутатом Госдумы, пытающимся пойти и где-то «порешать» какие-то вопросы или берущим взятку за то, чтобы отправить депутатский запрос. Это все было настолько чуждо и настолько от него далеко, что никому даже в голову не приходило обратиться к Маслюкову с подобным предложением. Он совершенно не был приспособлен к таким действиям. Он просто сидел и наивно ждал, что к нему обратятся за экспертизой, за советом для большой работы.
В 1990-е гг. люди, в чьих руках были основные рычаги управления российской экономикой, были всерьез увлечены теорией свободного рынка. Но на практике все оказалось далеко не так радужно, как хотелось бы. Выяснилось, что недостаточно «создать среду», в которой все должно развиваться само по себе. Государство, исключающее, если угодно, интеллект из процесса экономического развития, оказывается в положении нерадивого садовника, который завез к себе на участок чернозем и удобрения, создал «среду», а на грядке без присмотра разрослись сорняки и задушили все вокруг. Близкий знакомый Юрия Дмитриевича Маслюкова и его коллега по работе в Военно-промышленной комиссии хорошо помнит, какая волна хаоса накрыла экономику в период перестройки и после нее:
Рынок – это когда предложение превышает спрос. Если предложение ниже спроса, это черный рынок. Никакому управлению он не поддается и все гробит. Вот такой пример: в СССР недостаточно производилось холоднокатаного стального листа, это был дефицит. Практически все, что выпускалось, шло в автомобильную промышленность, потому что там этот вид продукции приносил наибольшую прибыль. Потом, в годы перестройки, стали агитировать всех переходить на прямые договоры, с тем чтобы любой мог купить то, что ему нужно. Но производство-то не выросло! Я от директоров предприятий много раз слышал
Маслюков прекрасно видел всю недальновидность проведенных в 1990-е гг. экономических реформ. По его глубокому убеждению, такие ключевые отрасли, как горнодобывающая промышленность, машиностроение, тяжелая промышленность или энергетика, обязательно должны были остаться в руках государства. Можно и нужно было приватизировать легкую промышленность, текстильную промышленность, коммунальное бытовое обслуживание, автосервисы и т.п., причем не хаотично, не пуская все на самотек, а на контролируемой и конкурентной основе, сравнивая государственные и частные организации аналогичного профиля.
Простые наблюдения позволили бы понять, какие из них лучше работают и больше зарабатывают, где выше уровень обслуживания, к кому идут клиенты, где лучшие условия труда для работников. Таким образом можно было определить, какие сектора экономики в принципе можно отдавать в частные руки – а главное, кому можно отдавать. На подобных локальных «полигонах» были бы отработаны правила игры, правила взаимоотношений между государством и предпринимателями, позволяющие четко определить, что государство может требовать от этих людей и, в свою очередь, на что они вправе рассчитывать со стороны государства. Замечу, что при подобном подходе с почти стопроцентной вероятностью удалось бы избежать того чудовищного всплеска безработицы и колоссального обнищания людей, с которым мы столкнулись в 90-е гг.
Если называть вещи своими именами, то мы сейчас постепенно пытаемся выстроить систему баланса частного и государственного сектора в промышленности. Однако тот государственный сектор, который у нас сейчас есть, управляется хуже, чем управлялся бы частный сектор, и хуже, чем управлялся бы госсектор, будь у нас по-прежнему структура Госплана. Поэтому попытка как-то криво, некорректно и неточно реализовать идеи Юрия Дмитриевича, конечно, печальна.
На протяжении различных этапов советской истории вопрос о сочетании частной и государственной собственности в экономике решался по-разному. Лучше всего известен период НЭПа, но и в 1930 – 1940-е гг. частная деятельность не была запрещена – частные портные, зубные врачи, парикмахеры существовали во множестве. Около 10 – 11% сельского хозяйства составляли так называемые единоличники, которые, выражаясь современными терминами, формировали платежеспособный спрос в своем сегменте потребительского рынка – именно для удовлетворения этого спроса и была изначально создана система потребкооперации. Разумеется, командные высоты были за коллективными формами хозяйствования и госпредприятиями – они попросту были более рентабельны и приносили большую прибыль. Искоренение частной инициативы началось при Хрущеве – что и породило впоследствии дефициты и чудовищную неповоротливость управления потребительским сектором экономики.
Идея о тотальном государственном контроле всего и вся оказалась губительной. Попытка решать вопросы о производстве кастрюль и зубных щеток в масштабах страны изначально была обречена на провал. Частные предприниматели разобрались бы с этим быстрее и эффективнее, а задача госпредприятий сводилась бы к обеспечению их энергией и дешевыми средствами производства. Юрий Дмитриевич прекрасно это понимал. И прекрасно понимал другую сторону проблемы: ни один частный предприниматель не решится вложить крупные суммы в фундаментальные научные исследования, скажем, в исследования управляемого термоядерного синтеза, потому что никто не знает, когда на самом деле удастся создать соответствующие технологии – может, через десять лет, может, через двадцать, а может, никогда. А значит, невозможно предсказать и то, когда окупятся эти расходы и окупятся ли они вообще. Такие стратегические вложения с крайне длительным периодом отдачи может себе позволить только государство. И только государство, по мнению Маслюкова, может позволить себе в наших условиях вкладывать серьезные деньги в медицину, образование, подготовку квалифицированной рабочей силы.