Последний солдат Империи
Шрифт:
— Леночка, — голос Калерии Павловны прозвучал с фальшивой строгостью. — Нельзя так фамильярно. Ты крайне бесцеремонна. Юрий Михайлович только приехал. Куда ты собираешься его потащить?
— В театр. У меня два билета в партер Ленкома. И нет порядочного мужчины, чтобы взять с собой. Ни одного.
— В театр? Как вы смотрите на такое предложение, Гаррик? Вас это не утомит?
Старушка явно не желает остаться с ним наедине, понял Лялин и с преувеличенной радостью воскликнул:
— Что вы, милая Калерия Павловна! С корабля
Хозяйка довольно засветилась и добродушно благословила:
— Не позже полуночи, Леночка. Чтоб нам с папой не волноваться.
— Есть, госпожа генерал-полковница!
Леночка вскинула руку ко лбу и шутовски отдала честь, смешно выворачивая ладошку наружу.
— Вы с машиной, полковник?
— Леночка, милая, в наш век и без колес? Обижаете!
— Тогда идем. Чур, я за рулем.
— Желанья вашего всегда покорный раб, из дней своих я вырву полстраницы, ведь вы же знаете, я слаб пред волей женщины, тем более девицы…
— Боже, мамочка! Полковник говорит стихами. Я потрясена!
Они спустились во двор. Лялин распахнул дверцу машины перед Леночкой. Она села за руль с явным удовольствием. Откинулась на спинку.
— Так что мы поедем смотреть? — спросил Лялин, устраиваясь рядом с очаровательной водительницей. Леночка скривила губы и презрительно фыркнула.
— Господи, такие прекрасные стихи и такая серость вопроса. Я, можно сказать, отбила его у мамули с правом на свободный полет, а мой рыцарь Айвенго готов сложить меч и провести пару часов в еврейской забегаловке, именуемой нынче театром. Неужели у вас нет предложений поинтересней?
— Прошу прощения, — он взял ее руку и поднес к губам. — Но я здесь в некотором роде инопланетянин. Только что с того края земли, где живут антиподы.
Леночка благожелательно улыбнулась.
— Только это вас извиняет.
— Благодарю, ваше высочество, — он произнес фразу по-английски, и Леночка с легкостью перешла на тот же язык:
— Я приглашаю вас к нам на дачу. Там сейчас никого. Вы не трус, рыцарь Айвенго?
— Я не трус, но как к этому отнесется мама? Вдруг она нагрянет туда же?
— Полковник, держитесь смелее. Мама будет на другой даче. У нее теперь новый пихарь.
— Что, что? — не понял Лялин.
— Любовник, хахаль, или как там по-английски?
— Ну, милая, вы себе позволяете, — движением, каким прихватывают непослушных детей, чтобы их наказать, он взял ее за руку, слегка сжал и притянул к себе. К его удивлению она не сопротивлялась, а прильнула к нему, левой свободной рукой охватила шею.
— У, какой! — сказала она капризно. — Обожаю смелых.
Она закинула голову, ища губами его губы.
Лялин легким, но достаточно твердым движением отстранил ее.
— Не жгите спичек, милая, там, где нет возможности разжечь костер.
Леночка звонко рассмеялась.
— Поехали!
Машина тронулась.
— Кстати, а где
— Гертруда? — голос Леночки наполнился презрением. — Папа ее выгнал с треском. Он случайно узнал, что она стукач из КГБ…
Леночка оказалась прекрасной водительницей. Она гнала машину ровно и уверенно. Лялин откинулся на спинку и чуть прикрыл глаза.
Нет, генерал не мог не знать с самого начала, что его домработницу КГБ не оставит без внимания. Просто выгнать ее из дому в прошлые годы было сложнее, чем сейчас, когда КГБ пошатнулся и закачался.
Он вспомнил их первую встречу.
— Гертруда, — представила ее Калерия Павловна. — Наша экономка.
И тут же пояснила:
— Она не немка, Гаррик. Гертруда — это героиня труда. В духе времени, верно?
— Очень приятно, — сказал Юрик и остановил внимательный взгляд на экономке.
Гертруда была женщина-богатырь, похожая на живой монумент: высокая, с бодрой массивной грудью, с плотным телом — попробуй ущипни, не сумеешь. В то же время природа не обделила ее простой красотой: во всю щеку румянец, сметанно-белая кожа, алые сочные губы, коса, уложенная кольцом в три витка на голове. И все же за кажущейся простотой экономки Юрик ощутил нечто настораживающее. Слишком уж острым был взгляд ее холодных внимательных глаз, слишком уж старалась она угодить хозяйке даже в ситуациях, когда мало-мальски уважающая себя домработница постаралась бы проявить характер. На такое чаще всего идут люди, чьи служебные успехи зависят от того, как они ладят с хозяевами. Догадаться, какое ведомство руководит «героиней труда», особого труда не составляло. А раз так, Юрик решил, что просто необходимо Гертруду обратать, поставить под седло.
Однажды, когда Калерия Павловна отбыла на дачу, Юрик явился к Ковшовым. Дверь открыла Гертруда.
— Хозяев дома нет, — холодно объявила она, стоя на самом пороге. Таким тоном в старинных пьесах служанки произносят фразу: «Барыня уехамши и не будет».
— Нешто и входить не велено? — дурачась, в духе той же пьесы откликнулся Юрик. — Мы же завсегда и без барыни пообщаться можем.
Гертруда поджала губы и отступила в глубину прихожей. Юрик вошел, толкнул дверь пяткой, чтобы она закрылась, тут же обхватил обеими руками Гертруду за талию, придвинул к себе.
— И что дальше? — спросила она холодно.
Он запрокинул ей голову и засосал полные губы глубоким поцелуем. Гертруда не сопротивлялась и лишь задышала чуть-чуть глубже обычного. Он освободил одну руку и, торопясь, стал расстегивать пуговицы ее легкого халатика. Затем скользнул ладонью за спину, с треском сорвал липучую пряжку бюстгалтера. Освобожденная от оков культуры, пышная грудь экономки рванулась на свободу.
— Что-о даль-ше? — иронически спросила Гертруда. Мол, думаешь, я такая, которую легко одолеть? Попробуй.