Последний солдат президента
Шрифт:
Трегубович зарделся.
Идея побеседовать с самым известным современным белорусским писателем Василем Быковым пришла ему лично. Быков на старости лет немного двинулся, возомнил себя «гонимым властями» и лично «тираном Лукашенко» и срочно уехал в Финляндию. Там он продолжал кропать короткие рассказы и регулярно сообщал прессе о том, что «боится» возвращаться на Родину, где его «обязательно» должны арестовать в аэропорту, якобы по прямому указанию Президента.
Откровения пожилого маразматика с воодушевлением воспринимались всей псевдодемократической
В последнем своем интервью престарелый Василь дошел до того, что стал на полном серьезе утверждать о подготовленных на него «покушениях», которые сорвались по двум причинам: во-первых, полиция Финляндии слишком хорошо работает и не допускает в страну подозрительных иностранцев, и во-вторых, «заплечных дел мастера» из белорусского КГБ настолько тупы, что никак не могут вычислить нынешнее место жительства опального романиста.
Дамочки из оппозиции писали кипятком от столь захватывающих подробностей и предлагали себя в качестве «живого щита», коим можно окружить коттедж «правозащитника». Быков таинственно улыбался, обещал в скором времени представить доказательства сорвавшихся покушений и постоянно терял нить разговора, отвлекаясь на описания вчерашней рыбалки в компании трех депутатов литовского сейма.
— Стараемся, — веско заявил Трегубович.
— Сейчас наступает горячая пора, — по-русски американец говорил практически без акцента, — Москва начала активные действия на Кавказе. Общественное мнение взбудоражено. В этой связи я хочу услышать ваши предложения.
— У меня хорошие завязки с независимыми российскими журналистами, — тут же вскинулся Серевич, — можно получить от них фактический материал и представить его как наше собственное расследование.
— С кем именно вы поддерживаете контакт?
— С Альбуц, Бенедиктовым и Черкизянцем…
Андрей Черкизянц прославился на всю Россию после того, как выступил в программе Владимира Познера «Человек в маске» и пожаловался телезрителям на тяжелую судьбу педераста в России. Правда, поначалу все подумали, что под маской скрывается крупный чиновник из администрации Президента. Уж больно похожими были клочки бороды, торчащие во все стороны. Начался дикий крик, и телеведущему пришлось раскрыть истинную личность героя передачи. Так Черкизянц обрел известность.
За исключением своей принадлежности к «голубятне», Андрей никакими другими талантами не блистал. Однако верно служил «демократии» и крыл своих оппонентов почем зря, перебегая из лагеря в лагерь и раз в полгода впадая в депрессию по поводу расставания с очередным партнером-«изменщиком». С партнерами Черкизянцу хронически не везло. Они все оказывались либо излишне корыстолюбивыми и выкачивали из журналиста все заработки, либо очень «элитарными», требовавшими от Андрюши смены имиджа, сбривания бороды и перехода от освещения политических
— Это хорошо, — кивнул куратор. — А у вас, Павел Изотович?
— У нас тяжелая артиллерия, — надулся Трегубович, — Ковалев, Елена Гоннор, Яблонский, Щекотихин, Рыбаковский… Кстати, двое последних намереваются в самое ближайшее время посетить Минск. Они приглашены на демонстрацию первого июля. С ними прибудут Пеньков и еще с десяток фигур помельче.
— Договоренность с ними есть?
— О предоставлении материалов?
— Да.
— Естественно, есть. Только вот в последнее время они повысили требования по оплате…
— Об этом вы можете не волноваться, — куратор достал из-под столика сумку, — здесь триста тысяч.
Серевич облизал губы.
— Что требуется от нас, кроме обычной работы?
— Усилить давление на российско-белорусский союз. Используйте пугало тоталитарного режима. Мол, если подписание документов состоится, то Беларусь лишится суверенитета, и жители станут людьми второго сорта… Сейчас момент очень выгодный. Премьером в Москве служит бывший директор русской контрразведки и бывший полицейский министр.
Сотрудник ЦРУ не знал, что накат на Степашко вызовет недовольство в Государственном департаменте США, откуда председателя правительства России ненавязчиво дергали за ниточки и опосредованно заставляли плясать под дудку американских интересов. Степашко и сам не подозревал, чью волю он исполняет, настолько тонко им манипулировали.
— Увязать это с Кавказом? — поинтересовался Трегубович.
— Только мягко. Пусть читатели сами делают выводы. Пока что открытая критика действий Москвы против чеченцев нам не нужна. Подождем, когда они завязнут окончательно…
— Я недавно видел Потупчика, — вспомнил Серевич, — он говорит, что режиму Лукашенки скоро настанет конец…
— Это и без Потупчика известно, — безапелляционно констатировал Трегубович, — ты бы вместо того, чтобы с ним базары разводить, лучше бы о долге напомнил. Уже всё сроки прошли. Я его материалы больше ставить не буду. Пусть сначала за прошлые отдаст.
— Сам ему и скажи. Я-то тут при чем?
— Это твое протеже, — с правилами русского языка Павел Изотович находился в напряженных отношениях. Он вечно путал падежи, род существительного и регулярно произносил слова «инциндент» и «пренцендент». Но это не мешало ему занимать кресло главного редактора.
— Ты с ним дела делаешь, — окрысился Иосиф Мульевич, совершенно не стесняясь присутствия постороннего. — Вечно все напутаете, наблудите, а потом на меня сваливаете! Надоело! Разбирайтесь друг с другом сами.
— А кто мне его сосватал?
— Ты сам просил о знакомстве. Вот и не выеживайся!
— Ах, так?! Ладно, я тебе это припомню!
— Господа, господа! — Куратор постучал согнутым указательным пальцем по столу. — Прекратите ссориться. У нас еще масса вопросов…