Последний сон разума
Шрифт:
— Левой, левой! — услышали они из-за двери.
Мыкин смело толканул дверь и с левой ноги вошел в спортивный зал.
По периметру зала вышагивало человек тридцать, с сонными выражениями лиц, и когда дверь открылась, они слаженно устремили на нее внимание, как будто генерал пришел.
Командовал студентами замшелый полковник. За-мшелым он был во всем, начиная от потертого кителя с умершими звездами на погонах и кончая тухлой физиономией, вся правая часть которой покрылась экземой.
— Стой, раз-два! — скомандовал
Рота расслабилась, полковник подошел к пришедшим и поинтересовался целью их визита.
— Я — отец Елизаветы Митрохиной. Она срочно нужна мне по семейным обстоятельствам!
— Дело в том, — ответствовал полковник, — что девушка, сославшись на естественное недомогание, на занятиях не присутствует.
— А где она может быть? — спросил Мыкин.
— Поди, в туалете курит, — ответил полковник и отправился к своей роте.
— Курит, значит, — расстроился Митрохин. — Значит, и наркоту потребляет…
Друзья прошли по всем женским туалетам и только на пятом этаже обнаружили Елизавету Митрохину, которая вовсе не курила, а сидя на подоконнике, приводила с помощью косметики свое личико в порядок.
— Вы чего здесь? — воззрилась девушка на вошедших так, как будто это были звезды Голливуда.
— Поговорить надо, — отчеканил отец.
— Это о чем? — поинтересовалась Елизавета, сковыривая с лобика прыщик. — Дома, что ли, не можем?
— Наркоту принимаешь! — с места в карьер бросился Митрохин.
— Какую такую наркоту? — сделала Елизавета круглые глаза.
— Таблеточки с птичками!
— Это противозачаточные, пап. Я говорила уже тебе.
— А в программе «Здоровье» сказали, что это самый что ни на есть наркотик экстази!
— Прямо так и сказали? — переспросила Елизавета, и в ее девичьем голоске друзья услышали неприкрытую издевку.
Митрохин, не раздумывая, по-отцовски отвесил дочери сочную оплеуху, размазав только что наложенную косметику. Елизавета тотчас завыла:
— Чего вам от меня надо-о!.. Чего припе-ерлись!..
— Какого черта ты сказала утром, что Ильясова видела! — закричал Митрохин. — Никого там не было, в квартире!
— Бы-ыл, — выла девушка громко. — Я сама видела… И в прошлый раз он голый приполз! Чего вы мне не верите!
— Доказательства нужны! — вмешался Мыкин.
— А кто пломбу на квартире сорвал сегодня?
— А черт его знает! — пожал плечами Митрохин.
— Так я вам и говорю, идиоты! Ильясов это был! Голый, без одной ступни, с пробитой головой!..
Прозвенел звонок, и Елизавета, соскочив с подоконника, сказала, что ей надо идти, что она не потребляет наркотиков и что оба друга съехали крышами, припершись в техникум и набив ей физиономию.
— Вот пожалуюсь своему парню, — пригрозила девушка напоследок. — Он вам живо морды раскроит! Он мастер спорта по самбо!..
До дома друзья добирались пешком.
— Кончать его надо! — внезапно проговорил Мыкин.
— Кого? — встрепенулся Митрохин.
— Ильясова. Татарина.
— Зачем?
— Жить не дает спокойно!
— Ты же сам говорил — если жив, то ничего нам не грозит!
— Кончать надо! — повторил Мыкин мрачно и обреченно.
После этих слов Митрохин поразмышлял о том, что не грех кончить самого Мыкина — источник треволнений и смуты. Но тогда придется лишать жизни и татарина Ильясова, чтобы совсем не волноваться.
— Кончать так кончать! — согласился Митрохин. — По пиву?
Друзья остановились возле ларька, набрав по две кружки «Балтики» и с десяточек соленых бараночек.
— Засаду у Ильясова устроим, — сквозь икоту проговорил тепловик. — По очереди дежурить будем. Как-нибудь отловим и голову свернем.
Митрохин одним глотком опустошил кружку и спросил, каким способом убивать будут.
— А твоим ледорубом.
— Это чего ж моим? А чего не топориком по башке? Куда вернее!..
— Можно и топориком, — согласился Мыкин, посасывая бараночку. — Соль крупная! — неожиданно заорал он. — На соли, гады, экономите!
— Не балуй, не балуй! — донеслось из ларька. — Сейчас милицию вызову!
— Ты кому это сказал, морда?!
Мыкин побагровел. Ему необходимо было снять напряжение, скопившееся за последние дни, и он, наклонив голову, словно рогами вперед, двинулся на ларек, в котором восседала жирная туша продавца. Митрохин испытывал ту же потребность, а потому присоединился к другу, и плечо в плечо они дошли до торговой точки и засунули в окошко свои жадные руки, стараясь достать сальную рожу торгаша.
— Э-э-э! — донеслось из окошка. И не было в этом «э» никакого испуга, а лишь предупреждение одно.
— А ну, вылезай подобру-поздорову! — наседал Мыкин и задергал в исступлении за ручку дверь ларька.
— Хуже будет! — заорал Митрохин и шандарахнул в стену пяткой так, что в ней случился пролом.
Неожиданно дверь открылась и из нее появился продавец. Надо сказать, что он действительно обладал жирной физиономией, которая покоилась на короткой шее, а та в свою очередь вырастала из могучих плеч шестидесятого размера, они же были венцом могучего торса с большим, но твердым животом штангиста, а уж о ногах и руках говорить нечего — трехлетние деревья.
Продавец лениво сгреб в охапку бузотеров, обнял их, сразу обоих, и сжал так, что столкнувшись грудь о грудь, друзья почувствовали хруст своих костей и стремление пережатых внутренностей наверх, дабы найти себе выход изо рта.
Оба заскулили от боли, но мужества не теряли.
— Ты ж, сука, на соли воруешь! — выдавил Мыкин. — А баранки надо нежной солью…
— Чего еще? — поинтересовался ларечник.
— Соду в пиво сыпешь чрезмерно, — добавил Митрохин.
— Обнаглели вы, мужики! — беззлобно заключил продавец, и объятия его сделались крепче.