Последний сон разума
Шрифт:
Ах! — стал клясть себя Синичкин. — Почему я не поверил Карапетяну! Правду писал увечный. За правду пострадал горемычный!
Подойдя поближе, он с содроганием сердца обнаружил, что останки принадлежат новорожденным младенцам и что убиты они были каких-то полтора часа назад, как раз тогда, когда он помчался доставлять в госпиталь язык.
— Да здесь целый родильный дом полег! — закричал капитан. — Господи, да что же это такое!
Он выхватил из кобуры пистолет и стал стрелять из него в воздух, пока не кончились
— Ах вы детки мои милые!.. Котятки!..
Через минуту Синичкин разглядел фигуру прохожего, идущего как раз в сторону побоища.
— Не подходить сюда! — заорал он во все горло.
— А что случилось? — спросил прохожий издалека. — Я слышал выстрелы!
— Проходите стороной! Милиция! Дойдете до телефонного автомата, вызовите наряд! Понятно?..
— Понятно, — ответил любопытный, развернулся и побежал в сторону новостроек.
Участковый Синичкин заплакал. У него не было детей, и он тяжело воспринимал пейзаж с мертвыми новорожденными, клацая в бессилии зубами.
— Звери! Звери! — приговаривал Володя. — Какие звери!..
Через пятнадцать минут прибыл газик с майором Погосяном и прапорщиком Зубовым. Синичкин встречал их подальше от места побоища, желая подготовить их чувствительные души к кровавой картине.
— Чего стрелял? — спросил майор.
Лицо его было хмурым, он не выспался и зевал во все горло, показывая зубы с металлическими коронками. А Зубов то и дело косил на свои плечи, умиляясь звездочкам на новеньких погонах.
И где достал за ночь, подумал Синичкин.
— Так чего палил, спрашиваю?
— А я язык карапетяновский нашел! — сообщил участковый. — Снес в госпиталь, сейчас, наверное, пришивают!..
— Ай, молодца! — похвалил майор. — Из-за этого палил? Праздновал?
— Нет.
— Чего же?
— Тут дело такое… — все не решался объяснить Володя.
— Чего мнешься-то? — чуть грубовато поинтересовался Зубов.
Синичкин за хамоватый тон хотел его вздуть, но вспомнил, что тот теперь младший офицер, а потому спустил ему грубость.
— Кошмар здесь произошел.
— Какой?
Синичкин собрался с духом и сообщил:
— Сотню новорожденных здесь порешили!
— Чего? — грозно спросил майор.
— Чего? — с удивлением отнесся к сообщению Зубов.
— Тут, в метрах двухстах отсюда, детишек грудных поубивали, целую сотню!
Майор Погосян в этот же самый момент решил, что Синичкин тронулся умом, и обеспокоился уменьшением личного состава. Карапетян — немой, этот сошел с ума!
— Где, ты говоришь, младенцы?
Синичкин указал рукой в перчатке на самый берег, и даже издалека Погосяну показалось, что от снежка к небу поднимаются всполохи красноватого цвета, а потому он зашагал к указанному месту быстрым шагом, так что Зубов и капитан поспевали за ним с трудом.
Они достигли указанного Синичкиным места и побелели лицами. Такого зрелища милиционеры еще никогда не наблюдали в своей жизни, а оттого склонились в разные стороны и отдали сугробам свои завтраки.
Минут пятнадцать майор Погосян бродил вокруг младенческих останков, то и дело прикрывая рукой рот, чтобы не вскрикнуть.
— Да что же здесь, в конце концов, произошло?!! — не выдержал начальник.
— Может мне кто-нибудь объяснить?!!
— Детишек сотню побили! — пояснил Синичкин еще раз.
— Без тебя вижу! — заорал майор. — Кто?!! Откуда они взялись, эти детишки?!!
— Из озера, надо полагать!
— Ты что, окончательно сдурел?..
И Погосян и Зубов смотрели на Синичкина, как на окончательно выбывшего из их рядов товарища. В их взглядах уживались и раздражение, и жалость.
— Я не сдурел, — обиделся участковый. — Мне об этом Карапетян записку написал. Он сообщил, что на дне озерном обнаружил икру, в которой поспели человече-ские зародыши. Мол, что не икра это вовсе, а яйцеклетки женские. Может, опыт какой ученые проделывали?
— Точно! — Погосян хлопнул себя ладонью по лбу. — И мне Карапетян писал. Я думал, что бред это после шока! Ну дела…
Зубов вытащил из кармана горсть семечек и стал лузгать их, сплевывая кожуру здесь же, среди человеческих останков. Не успел он сгрызть третье семя, как майор подскочил к нему, в два коротких движения сорвал с него прапорские погоны и заорал:
— Сука! Падаль! Ограниченная свинья! Век тебе ходить в старшинах! Сдохнешь старшиной!
— За что?!! — не понял Зубов.
— За глумление, за черствость души, гадина ты этакая!
Майор ходил кругами и тяжело дышал.
— Чтоб я этих семечек больше не видел! А то заставлю с кожурой мешок сожрать! Понял?
— Понял, — понурил голову Зубов и подумал: отчего они, армяне, такие горячие?
— Кто детей убил? — вскинул руки Погосян.
— Я так думаю… — ответил Синичкин. — Я думаю, вороны это… Хотите посмотреть?
— А ну, пойдем!
Милиционеры взобрались на пригорок, под которым разгуливали тысячи черных птиц. Сейчас вороны чистили свои перья от кровавых брызг и зачищали об острые предметы клювы.
Майор Погосян достал из кобуры «Макарова» и снял его с предохранителя. Потом выразительно посмотрел на Зубова, заставив того перевести затвор «Калашникова». Синичкин вставил в свой «ТТ» новую обойму.
— За детей! — молвил Погосян. — Огонь!
Они стреляли, пока не кончились патроны.
Застигнутые врасплох вороны погибали на месте. Пули разрывали их сытые тела на части, и кровь брызгала в разные стороны. Птицы не каркали, а погибали молча, как будто знали, что смерть неминуема и нечего шум поднимать.