Последний Совершенный Лангедока. Свиток 3
Шрифт:
С тех пор Асклепия изображают с посохом, обвитым одной или двумя змеями. У него было много детей, в том числе Панацея, Гигиея, Махаон и Подалирий, все они унаследовали ремесло отца и стали искусными целителями. От Подалирия вёл свой род Гиппократ. Гиппократ считал, что у болезней есть две группы причин – внешние и внутренние.
– Как это? – спросила Альда. Девушка была на редкость любознательной, и если ей предоставлялась возможность узнать что-то новое, она мгновенно забывала про свои горести и невзгоды.
– Ну вот, например, если люди живут в местности, где постоянно дуют сырые ветра, они чаще простужаются.
– А внутренние причины?
– С ними сложнее. Некоторые недуги как бы переходят от родителей к детям. Почему так бывает, мы не знаем. Многие болезни зависят от того, что мы едим и пьём. Ведь если Гиппократ исцелял болезни с помощью правильного питания, иначе говоря, диеты, то неправильное питание также может вызвать болезнь. Вспомни своего отца, графа де Фуа. Почему подагру называют «королевской болезнью»? Потому что ей страдают только благородные господа? Отчасти так. А почему подагрой не болеют вилланы? Да потому что они не едят столько жирного жареного мяса в остром соусе, сколько сеньоры, и вино они не пьют, потому что у них нет денег на всё это.
– Поэтому ты запретил моему отцу мясо и вино?
– Да. Гиппократ учил, что целитель только лечит, а исцеляет природа. Я могу помочь графу справиться с болезнью, но именно что только помочь. Я не могу дать ему новые суставы. Если граф будет вести прежнюю жизнь, скоро он станет калекой.
– Наверное, так и будет, – вздохнула Альда. – Отец всегда делает только то, что ему хочется.
– Многие больные, отличавшиеся ранее беспутством и неумеренностью, ощутив дыхание смерти, идут на любые жертвы, чтобы продлить жизнь, которую они ранее не ценили.
– Тебе многих довелось исцелить? – спросила Альда.
– Я лечил многих, но тяжёлые недуги, угрожающие жизни, встречались нечасто. Иногда мне удавалось помочь или хотя бы облегчить страдания больного.
– Что ты чувствовал, когда понимал, что благодаря твоему искусству спасена жизнь человека?
– Когда я видел, что кризис миновал и больной встал на путь выздоровления, мне почему-то всегда страшно хотелось спать, – улыбнулся я. Но, увидев, что девушка не приняла моей шутки и нахмурилась, вздохнул и добавил:
– А вообще-то я часто думаю, что за каждого исцелённого мне придётся заплатить.
– Заплатить? Кому?
– Асклепий, сумевший оживить мертвеца, был испепелён молнией, а я ведь тоже отнимаю у смерти её добычу. Пусть не навсегда, но всё же. Иногда мне кажется, что на свитке моей судьбы появляются всё новые и новые знаки, и когда-нибудь пергамент закончится…
Альда зябко пожала плечами:
– Не говори так, прошу тебя! Мне страшно.
– Да я пошутил!
– Не шути так, не произноси Её имя, не привлекай Её взгляд!
Я не знал, как сменить тему неприятного разговора, который я начал по собственной глупости и неосторожности, но меня спас Иаков. Он ввалился в комнату (стучаться он не умел) и вытряхнул из мешка на кровать целую кучу разнообразной снеди. По одеялу рассыпались ранние абрикосы, яблоки, оливки и несколько головок чеснока. Сверху лёг копчёный окорок, завёрнутый в широкие, вялые листья незнакомого мне растения и каравай хлеба. Рядом с ними Иаков положил приятно булькнувший мех.
– Пойдёмте на берег реки, – предложил я, – там и пообедаем, а может, и искупаемся.
– Не стоит привлекать излишнего внимания,– возразила Альда. – Не забывай, что Лангедок – не Византия, здесь нет привычки купаться, в реку лезут только по необходимости, например, когда ловят рыбу или ищут утопленника. Давай лучше поедим на кухне, чтобы не смущать хозяина видом мяса и вина, от употребления которых он воздерживается.
Мы вышли из комнаты и отправились на кухню, но на полпути встретили де Кастра, который вернулся из города. Он удивился:
– Куда это вы?
– На кухню, хотели поесть там. Иаков купил мяса и вина и, чтобы не сердить вас нарушением заповедей…
– Друзья мои, я вижу, вы превратно понимаете наше учение! – рассмеялся де Кастр. – Нас, Совершенных, пребывающих в строгой аскезе, очень мало, не более двух-трёх сотен, все остальные, разделяющие наши убеждения, живут обычной жизнью, но ведь иначе и быть не может. Подумайте сами: если бы все, подобно нам, приняли обет строгого целомудрия, жизнь прекратилась бы в течение одного поколения, а это противно Его воле. Ограничения в еде и другие запреты мы принимаем на себя добровольно и не требуем их соблюдения от других. Христианин должен прийти к ним сам, своей осознанной волей, и если этого не случится при жизни, ничего страшного. Лишь бы он успел получить Утешение перед кончиной. Так что ешьте и пейте что хотите, ни меня, ни кого-либо из обитателей этого дома вы не смутите и не нанесёте ему оскорбления. Берите свой мешок и пойдёмте в столовую, я тоже голоден!
Стыдно признаться, но благодаря купленной снеди сегодняшний обед прошёл гораздо веселее вчерашнего. Альда выпила целый кубок молодого вина, оказавшегося на вкус совсем неплохим, её щёки порозовели, а в глазах появился весёлый блеск. Смотреть на неё было необыкновенно приятно.
– А знаешь, Павел, ведь мне удалось не только найти лавку купца Соломона, – сказал де Кастр, – но даже и побывать в ней. Правда, хозяина там не было – он по каким-то своим делам уплыл в Антиохию [8] и до весны не вернётся, а без него приказчики не могут сказать, что и когда он купил или продал.
8
Антиохия – в описываемый период столица Антиохийского княжества, христианского государства, основанного крестоносцами во время Первого крестового похода на территории современных Сирии и Турции. Сейчас – город Антакья в Турции.
– Значит, придётся ждать до весны, целых полгода? А если этого купца по дороге зарежут грабители, возьмут в плен пираты или его судно налетит на камни и пойдёт ко дну? Тогда всё пропало?
– Я думал об этом, – сказал де Кастр. – Попытайся сегодня ночью позвать Книгу, может быть, она ответит тебе, а завтра мы сходим в эту лавку вместе.
– Позвать книгу? – засмеялась Альда, – о чём это вы? Я ничего не понимаю! Почему у мужчин всё время какие-то секреты?
Я накрыл её ладонь своей.