Последний танец Марии Стюарт
Шрифт:
Теплый ветерок, напоенный ароматом жимолости, легкими порывами влетал в окно. Замок Болтон, расположенный в пятидесяти милях дальше от границы с Шотландией, чем Карлайл, в середине июля стал ее домом. Он стоял на гряде холмов в западной части Йоркшира. Елизавета сообщила, что Марии нужно переехать туда, чтобы находиться поближе к ней. Но королева Англии по-прежнему оставалась на расстоянии двухсот миль от нее. Какой в этом смысл?
Сам Болтон имел живописный вид: высокий замок, состоявший из четырех башен, соединенных куртинами в виде квадрата с пустым центром. В середине находился мощеный внутренний двор с мощно укрепленными воротами и караульной будкой. Четыре комнаты Марии располагались на верхнем, третьем, этаже замка. Интересной особенностью Болтона была система дымоходов, проложенных в стенах, которые равномерно распределяли
Мария высунулась из окна и глубоко вздохнула. Она чувствовала себя совершенно здоровой и отдохнувшей, и ее настроение поднималось с каждым днем. Она с нетерпением ожидала судебного заседания, чтобы наконец сказать правду перед людьми, которые не являлись шотландцами, но чье решение будет непререкаемым для шотландских лордов.
Она на цыпочках вернулась в комнату. Ей выделили просторные апартаменты, хотя пришлось позаимствовать мебель из всех соседних поков, чтобы как следует обставить их. Даже небольшая спальня была достаточно просторной, чтобы отгородить часть комнаты складной ширмой; Мэри Сетон спала в другом конце комнаты. Ей и большой группе других слуг и сторонников позволили сопровождать ее, а леди Дуглас прислала вещи, оставленные Марией во время бегства. Она даже написала любезную сопроводительную записку. Что ж, леди Дуглас, как бывшая любовница короля, была хорошо знакома с превратностями судьбы. Она потеряла свою пленницу, но ее сын Дуглас мог получить в жены особу королевской крови, если удача улыбнется ему. Мария знала, что она думает об этом. Она отдавала должное выдержке пожилой дамы; даже проигрывая, опытный игрок всегда может рассчитывать на благоприятный исход событий.
Убедившись, что Мэри Сетон спит и она не потревожит ее, Мария тихо прошла в соседнюю гостиную, зажгла свечу на письменном столе и взяла книжку с пустыми страницами, полученную в подарок от семьи Карвен. Возможность писать о чем угодно и когда угодно показалась ей таким приятным новшеством, что это превратилось для нее в ежедневное занятие. Раньше ее никогда не окружали исключительно друзья; здесь все разделяли ее изгнание, заплатив большую для себя цену, и они не станут использовать против нее все, о чем она напишет.
Раньше Мария сочиняла стихи и мнила себя талантливой поэтессой – по крайней мере Брантом говорил об этом. Опьяненная любовью к Босуэллу, она писала ему стихи; не слишком хорошие, так как у нее не было времени думать о метафорах, аллегориях и даже об оригинальных рифмах. Но раньше она никогда не писала эссе или бытовые очерки. Все ее письма, кроме любовных, были политическими.
Мария раскрыла дневник. Последняя запись датировалась 3 августа 1568 года.
«Здешние места – их называют Уэнслидейлом – очень мирные и зеленые и сильно отличаются от Шотландии. Мы находимся в центре страны, далеко от моря, и в здешнем воздухе нет соли. Это одно из тех мест, где человек может провести всю жизнь, не опасаясь вторжения. Вокруг пасутся стада, и молочницы утром и вечером проходят по тропинкам с ведрами в руках.
Теперь я больше привыкла к замку; лорд Скроуп, мой новый «хозяин», прилагает все силы к тому, чтобы я оставалась довольна. Леди Скроуп поджидает меня и шепчет мне на ухо о многочисленных достоинствах своего брата, герцога Норфолкского. Но он уже трижды был женат! Разумеется, они могут сказать то же самое про меня. Странно, что это всегда звучит хуже, когда речь идет о другом человеке. Если слышишь «У него было три жены», то первая мысль, которая приходит в голову: «Я не хочу стать четвертой!» Она намекает – разумеется, очень деликатно, – что герцог отчаянно нуждается в супруге и, если я рассмотрю этот вариант, Елизавета останется довольна.
Но если Елизавета останется довольна, зачем говорить об этом шепотом?»
Теперь она открыла чистую страницу и написала:
«20 августа 1568 года.
Так много перемен за три недели! Мне стало гораздо спокойнее. Я пишу Елизавете, и она отвечает. Лорды согласились прибыть на судебное слушание. Итак, скоро я брошу обвинения в лицо лорду Джеймсу и Мортону, с его жуткой рыжей бородой, и Мейтленду… Я громко и ясно скажу всему миру, кто они такие. Я расскажу о сговоре в Крейгмиллере, когда они предложили избавиться от Дарнли. О, наконец-то я смогу объявить об этом! Сколько еще темных тайн мне придется раскрыть!
Думаю, это Сесил предостерег Елизавету от желания более открыто встать на мою сторону. Французский и испанский послы в Лондоне держат меня в курсе событий. Теперь мне известно больше, чем я когда-либо знала в Шотландии. Здесь нет лорда Джеймса, который перехватывал мою корреспонденцию. Но все же в Карлайле было лучше. Замок Болтон занимает такое уединенное положение, что никто не приезжает сюда. Он похож на тайное убежище посреди цветущей долины.
Семья Скроупа всегда симпатизировала католикам. Они принимали участие в «Благодатном паломничестве» [6] против Генриха VIII тридцать лет назад и дорого заплатили за это. На моем этаже находится красивая часовня, которую первый лорд Скроуп построил как поминальную молельню, где монахи могли возносить молитвы за упокой души Ричарда II. Увы, здесь больше нет монахов, поэтому его душа, наверное, до сих пор пребывает в чистилище. Но я сама хожу туда молиться, и никто не запрещает мне этого делать.
6
«Благодатное паломничество» – крупное восстание против Генриха VIII в Северной Англии из-за его разрыва с католической церковью и секуляризации католических монастырей и земель (примеч. пер.).
Я слышала, что многие местные семьи сочувственно относятся к старой вере; в конце концов, прошло лишь десять лет с тех пор, как Англия была католической страной. Воспоминания живут долго. Знатные роды Северной Англии, в том числе графы Нортумберлендский и Уэстморлендский, почти открыто называют себя католиками. Нортумберленд объявил себя моим сторонником и прислал мне некоторые принадлежности для религиозных обрядов, и, хотя герцог Норфолкский официально считается протестантом, его жена католичка, а сын склоняется к католичеству. Здесь я нахожусь среди друзей, и некоторые осмеливаются заявлять об этом более открыто, чем другие. Граф Нортумберлендский заверил меня, что при необходимости сможет привлечь других пэров на мою сторону.
Меня далеко не так строго охраняют, как если бы я находилась в руках лорда Джеймса. Здесь есть гарнизон, расквартированный в юго-восточной башне, но мои комнаты на западной стороне выходят в чистое поле. Я нахожусь на высоте пятидесяти футов, но могла бы бежать, спустившись по веревке, если бы имела лошадей. Однако если я попытаюсь бежать, это будет выглядеть так, словно я боюсь предстоящего суда. Нет, здесь я более сильна, хотя кажусь беспомощной и даже не имею собственной лошади. Я должна ждать, и это самое трудное для меня, так как противоречит моей натуре, в чем мы сходны с Босуэллом. Мы оба подвергаемся суровому испытанию.
Я слышала, что Босуэлл добился аудиенции у короля Фредерика на Новый год, но его так и не отпустили. Он предложил уступить Норвегии право на Шетландские и Оркнейские острова в обмен на свободу, но это возымело обратное действие: Фредерик преисполнился решимости держать его под стражей и торговаться с лордами насчет островов. Лорд Джеймс заявил, что в Шотландии Босуэлл является осужденным преступником и его следует выдать. Фредерик сослался на то, что перевозка важного и хитроумного заключенного потребует целой эскадры судов, которой он, увы, в настоящее время не располагает. Лорд Джеймс предложил прислать в Данию палача для удобства Фредерика. Должно быть, понимая, с каким подлецом он имеет дело, король отклонил это «любезное» предложение. Итак, Босуэлл в безопасности, и, судя по всему, удобно размещен в губернаторской крепости в Мальмё. Почему он не сбежал оттуда? Мне нужно более подробно узнать об условиях его содержания. Должно быть, его строго охраняют… но получил ли он хотя бы одно из моих писем? Сама мысль о том, что это не так, невыносима мне.