Последний танец Марии Стюарт
Шрифт:
Хорошо знать, как нужно умереть.
Откуда человек знает, как нужно умереть? Это единственное, к чему нельзя подготовиться заранее.
«Но это также единственный раз, когда взоры всего мира будут устремлены на тебя, если ты умрешь публично…
Публичная казнь! – взмолилась она. – Даруй мне публичную казнь! Это все, о чем я прошу. Надеюсь, Ты примешь эту просьбу и предоставишь мне обустроить все остальное так, что это будет угодно Тебе. Это жертва, которую я принесу за согласие на убийство, пусть даже на одно мгновение…»
В конце семнадцатого дня они пришли забрать Марию… куда? Отвезут ли ее прямо в Тауэр? Она предпочла бы такой путь, если бы успела попрощаться со своими верными слугами. Пусть все случится быстро, прежде чем ее решимость ослабеет.
Когда она миновала длинный проход под аркой, ведущий к летнему дому, то столкнулась с толпой нищих. Они узнали, что ее держат здесь, и собрались в ожидании ее выхода: королева Шотландии славилась своей щедростью.
– Подайте, подайте на пропитание! – кричали они, проталкиваясь вперед. Матери поднимали завернутых в тряпки младенцев и указывали на них, калеки ковыляли на костылях и тянули руки, похожие на хищные когти.
– Ах, добрые люди, – сказала она, глядя на них. – У меня нет денег на подаяние, теперь я сама нищая.
– Ложь! – прошипел Паулет ей на ухо. – Вечно вы рисуетесь и выставляете себя в лучшем свете! Вы не нищая, у вас в шкафах целая куча денег!
– Это деньги на мои похороны, – ответила Мария.
– Тогда хорошо, что вы сберегли их, потому что они вам понадобятся! – зловеще произнес он и подтолкнул ее к ожидавшей карете с опущенными занавесками.
Когда они вернулись в Чартли, Мария увидела, что произошло. Ее покои были разграблены, все ее бумаги и документы забрали, а некоторые ее личные вещи, явно не имевшие политической ценности, попросту украли: разные безделушки, шерстяную шаль и даже игрушки. Взломщики не потрудились с уборкой, но презрительно выставили напоказ следы грубого обыска. Дверцы висели на сломанных петлях; выброшенные вещи кучами валялись вокруг буфетов и сундуков.
– Все письма и шифры были упакованы и отправлены королеве Елизавете, – сообщил Паулет.
– Интересно, что почувствует ее величество, когда увидит так много писем в мою поддержку от ее собственных верных дворян, – сказала Мария.
Паулет зыркнул на нее, развернулся на каблуках и молча удалился.
Мария медленно прошла по комнате. Это была уже не ее комната, и для нее не осталось места здесь. Она покончила с подобными заботами.
«Скорее, – подумала она. – Скорее, иначе былые страхи и тревоги вернутся. Теперь я знаю, почему Томас Мор обрадовался, когда его забрали в Тауэр и он лишился возможности бежать от своих палачей. До тех пор он мог ускакать через распахнутые ворота и выбрать любую дорогу».
– Вас будут судить, – сказал Паулет. – Заседание состоится в другом месте. Подготовьтесь.
– Где будет суд? – спросила Мария.
– Этого я не знаю. Тайный совет рекомендовал заключить вас в Тауэре, но королева отказалась. Сейчас они выбирают подходящее место.
– Понятно. – Ей было трудно стоять; ноги снова почти не держали ее. Но она выпрямилась, насколько это было возможно.
– А вам интересно узнать, что произошло с вашими друзьями, заговорщиками? – спросил Паулет. Теперь его неприязнь к ней смешивалась с любопытством из-за ее странного поведения.
– Не знаю, о ком вы говорите, – заявила она.
– Хорошо, очень разумно. Разумеется, вы должны были сказать это. Возможно, ноги изменяют вам, но разум остался на месте. Но я так или иначе расскажу вам. Баллард, Бабингтон, Тичборн и остальные, всего четырнадцать человек, были арестованы, после чего их препроводили в Тауэр и подвергли допросу. Разумеется, их признали виновными. Люди подняли шум и потребовали для них новой казни, более жестокой, чем принято для изменников. Но наша милостивая королева отказала в этом; она заявила, что обычной казни будет достаточно, при соблюдении всех формальностей. – Он внимательно следил за выражением ее лица в надежде заметить страх или волнение. – Поэтому Балларда, Бабингтона и еще пятерых вывели на площадь Сент-Жиль, где они были выпотрошены и четвертованы. На этот раз палач не позволил им висеть в петле до смерти, но обрезал веревки, пока они были еще живы, и кастрировал их, а потом выпотрошил.
Мария чувствовала, как волны страха и отвращения овладевают ею. Она слегка покачнулась и оперлась рукой на стол, чтобы не упасть.
– Их срамные части были отрезаны и сожжены…
– Достаточно. – Она подняла руку. – Грешно наслаждаться страданиями других людей, друг мой, поэтому я запрещаю вам говорить об этом.
– Я не наслаждаюсь! – возмущенно ответил Паулет. Но на самом деле он, как и многие другие, был недоволен приказом королевы казнить остальных заговорщиков более человечным способом. Такая щепетильность и неуместное милосердие лишь поощряли новые покушения на ее жизнь.
– Надеюсь, тогда ваши глаза не будут так блестеть, когда вы начнете рассказывать о моей казни.
XXIX
Никакого предупреждения не последовало. Перед сном Мария помолилась вместе со своими слугами, а наутро их заперли в комнатах, и сэр Томас Горджес вместе со своим помощником Стелленджем приехали забрать ее. Они были вооружены пистолетами и обращались с ней так, как будто она была опасным воином или гадюкой, которая в любой момент могла ужалить их. Они расставили стражу у окон ее слуг, и те даже не могли помахать ей на прощание.
Мария медленно спустилась по лестнице, несмотря на попытки подгонять ее. Она не могла ходить так быстро, как они думали, но отказалась от носилок.
Снаружи ждала карета с двумя гнедыми лошадями, которые нетерпеливо помахивали хвостами.
– Куда меня отвезут? – спросила она.
– В замок Фотерингей в Нортгемптоншире, – ответил Горджес.
Вокруг кареты выстроился вооруженный отряд протестантов. Их пики и мушкеты сияли под ласковым сентябрьским солнцем.
– По прямой туда семьдесят миль, – сказал Горджес. – Но по нашим дорогам путь будет более долгим: три или четыре дня.
– Мне разрешат смотреть в окно?
Горджес и Паулет переглянулись и рассмеялись.
– Она хочет любоваться видами из окна, – фыркнул Горджес. – Какой милый каприз! Должны ли мы также останавливаться у старинных монументов и показывать их вам? Да, вы можете смотреть из окна, но если вы хотя бы попытаетесь помахать людям или пробудить в них сочувствие, то занавески будут задернуты!
Карета катилась по длинной дороге из Чартли, куда пивовар приезжал со своей повозкой; это была главная дорога, ведущая на восток. Чартли-Манор, с его круглыми башнями и высокими застекленными окнами, уменьшался до тех пор, пока не превратился в точку на горизонте.