Последний тигр. Обитель Святого Ястина
Шрифт:
— Как он выглядел? — спросил Барахольщик.
— Здоровый такой детина, на сплавщика походил, или лесовала, в общем на корабельщика был похож больше тебя. Рассказал интересную историю, как сослали его на Дно. Был он при этом сильно на кого-то разъярен и думается мне, хотел его убить, но не вышло, вместо этого он зачем-то… или за кем-то полез на Высокий край и сорвался, так его нить и оборвалась, да будет ему Дно паутиной.
— Для звёздолобового ты очень широко мыслишь, милсдарь грамард, мне это в тебе нравится, но скажи — зачем ты здесь?
— Кое-кто кое-кого потерял, а мне сказано найти, вот и пришлось ради этого потеряться. И раз такое дело, а ты то, мастер Кауль, зачем здесь?
—
Орис бы посмеялся над этой шуткой, но лицо свело судорогой. Улыбка схватила его и не отпускала, трясла им, будто куклой перед лицом Барахольщика. Барахло за его спиной расплывалось всё шире и шире, разливалось, как Чандра между двумя берегами. Орис видел два сияющих камня — два берегонта, двое пожимали друг другу руки, двое прощались навсегда, но судьба отпустила лишь одного, по пути ведомому лишь той, кто прядёт. Той, что воплотится, и великая тьма опустится на этот мир. Орис вздрогнул от узнавания и смахнул насланную на него вуаль силой воли, вскочил с места и как ошпаренный отпрыгнул в сторону. Места было мало, Орис наткнулся на что-то и боль пронзила колено. Он упал и не смог подняться.
Барахольщик не торопился, двигался медленно и холодно, как лёд на реке. Встал и подошёл к нему.
— Я служу своей богине и она отравила меня сюда, чтобы я сохранил для неё истину этого места, ты ведь многое знаешь про истину, милсдарь грамард, почему же ты меня боишься? Суть всё равно обнажится, рано или поздно, суть подобна времени, она неисчерпаема.
Орис пытался отползти, но ползти было некуда, вокруг стояли тюки, мешки, коробки, ящики и снова мешки, они как горы обступали его, подобно пределам известного материального мира. Страх же был бесплотным как воздух. Орис знал, что это морок, вуаль, которую Барахольщик накидывает на него, но бороться с ней не было сил. Склонившаяся над ним тень барахольщика росла, становилась всё выше и выше, шире и полноводнее. Тень падала на Ориса, как падали камни в пещере, грозясь раздавить. Поднимая руки в защитном жесте, Орис ни на что не рассчитывал, жест был инстинктивный, руки привычно сложились в знак кейрун. Мента сорвалась с губ раньше, чем он успел осознать, что Речь не сработает. Отдача бумерангом ударила его в лицо, раскроив губы, Барахольщик рассмеялся.
— Ну же, грамард, твоя церковь рассчитывает на тебя, как же ты будешь бороться с великим злом, если не можешь даже подняться. Давай, я в тебя верю, ты же смог вернуть воду в озеро, как? Похвастайся! Поговори со мной на том, другом наречии. Докажи что ты тот, кто мне нужен.
И тогда Орис понял, что жив только потому, что Барахольщик заблуждается
Глава 11
Кастор тряхнул головой, в ушах всё ещё звенело и гудело, ему до сих пор казалось что земля уходит из-под ног. Последнее, что помнил Кастор, как он поскользнулся на грязи и падал, но потом кто-то схватил его за шиворот и втащил на лошадь. Как только мимо с шумом разъяренного табуна пронеслась вода, сознание покинуло его и очнулся Кастор уже в лагере.
Походный лагерь трудно с чем-то спутать, даже если его разбили в крайне неподходящем месте, в узком ущелье в теле Подножия, одном из тех, куда даже местные стараются не соваться. Кто-то очень хотел укрыться от любопытных глаз и готов был рискнуть. На счастье этого кого-то во время сотрясения земли и пока извергалась вода, ни ущелье, ни лагерь не пострадали.
Кастор сидел на холодной земле, прислонившись спиной к мокрому от росы Подножию. Камень был невероятно гладким на ощупь и Кастор с удовольствием поглаживал его пальцами.
Изо рта валил пар. В холодном воздухе ощущалась осень. Подножие всё чаще укутывалось по утрам в белый иней и над Высоким Краем висел туман.
Рядом сидел Камыш и закинув голову, смотрел в узкий клочок неба. Там, где ущелье сужалось, качался на ветру подвесной мост.
— Ну мы и вляпались, — прошептал Камыш. — Ты только это… лишнего не болтай.
— А что именно ты считаешь лишним? — спросил Кастор, дернул связанные за спиной руки и тоже посмотрел вверх. Солнце заглядывало в темноту ущелья робкими утренними лучами, ветер шумел в кронах, скрипели гибкие стволы сосен, держась корнями за каменные уступы. Сосны упорно тянулись к небу. Кастор не был склонен любоваться природой, но сейчас это отвлекало от неприятных мыслей. Например от мысли, что Орис мертв.
Кастор злился на грамарда как никогда прежде и не имел возможности даже наорать. А еще он злился на себя за то, что не смог настоять на своём и заставить его уехать в Решань. Сейчас он согласился бы вечно ругаться с этим тупицей из-за всякой ерунды, только бы он снова оказался рядом.
Шея у Кастора затекла, он опустил голову сначала к правому плечу, потом к левому. Хотелось пить.
— Так ты что и правда сыскных дел мастер? — спросил он бездаря. Профиль Камыша дернулся. Он видимо уже успел пожалеть что выболтал свой секрет, но взять такие слова назад не просто.
— Лгать — это у меня работа такая, — сказал Мистат Лайер, который все это время прикидывался бездарем по кличке Камыш. — Так что не верь всему, что я говорю.
— Белый цвет позволяет мне отпускать такие грехи, — сказал Кастор и покосился на троицу, что быстро приближалась к ним со стороны лагеря. Явно вояки, если верить гербам на доспехах — северные волки, но Кастор плохо разбирался в титулах и принадлежности северян с того берега Чандры, всё, что он о них знал — вместо коней они используют огромных пятнистых кошек, а вместо почтовых горлов — гигантских птиц — орлов. И это казалось ему таким же невероятным, как то, что Создатель когда-то ходил среди людей.
— Встать, — скомандовал тот, что шёл по центру, длинный, тощий и седоголовый. Как и все северяне он был белокожий, почти прозрачный и с голубыми глазами, двое, что пришли с ним, приблизились и помогли Кастору и Камышу подняться.
— За мной.
Их привели в палатку, она была явно больше остальных, но все таки это была палатка, а не шатёр, какие обычно использовали высокородные герцоги и графы. Внутри все было скромно, стол, стул и лежак, никакого золота или дорогих тканей. Тот, перед кем их поставили, был под стать своему жилищу, за скромность ему стоило выдать маркову хламиду, традиционное одеяние странствующих проповедников Святого бедняка. Нагрудный панцирь доспеха был отделан серой кожей горного шадли и оторочен его же жёстким мехом, на поясе висел рог и ножны с коротким мечом. Серая куртка и плащ, в естественных условиях хорошо сливались с однотонной, горной местностью.