Последний трофей Ганнибала

Астанин Вадим

Горе-полководцы, уступившие варварам Фракию, объясняли свое поражение тем, что государь-де не придерживается правильной веры.

Злословие это подхватил константинопольский охлос, крича в амфитеатре, будто император потакает своим единоверцам. Крикуны настолько разозлили государя, что он в гневе пообещал сравнять город с землей после возвращения с войны.

Действительно, император Валент принадлежит к арианскому вероисповеданию, арианство же является господствующей религией у готов, однако это совершенно не дает право всякому оборванцу обвинять императора в явной измене Империи.

Впрочем, враждебное отношение Константинополя к Валенту общеизвестно,

с полной очевидностью оно проявилось во время мятежа Прокопия, двоюродного брата погибшего в ходе персидского похода императора Юлиана, прозванного Отступником. Столица полностью поддержала узурпатора и отвернулась от него только тогда, когда большинству стало понятно, что Прокопий не собирается выполнять обещания продолжить реформы умершего братца.

При выезде государя из города из толпы, собравшейся у ворот, выбрался некий священник, имевший наглость, возвысив голос, требовать от Валента возвращения церквей истинно верующим, грозя в противном случае императору смертью в походе. Телохранители оттеснили возмутителя к стене, но семена разлада и раздора проросли недоверием и смущением в душах воинов. Поэтому государь задержал армию в Мелантиаде, стараясь речами и подарками поднять пошатнувшийся дух войска.

По сообщениям наших разведчиков, готы укрепились около Бероа и Никополя, значительные силы их собраны у Адрианополя. Они только что вернулись из очередного набега с награбленной добычей. Узнав о приближении римских войск, эти варвары направились на соединение со своими единоплеменниками, однако двигаются они медленно, отягощенные трофеями.

Император решил воспользоваться случаем и не дать готам соединиться. Он вызвал магистра Себастиана, ранее неоднократно бившего рассыпавшиеся по стране мелкие шайки готов и, приказав набрать из легионов и номеров по триста лучших бойцов, направил его к Адрианополю с целью разбить отходящих варваров. Себастиан великолепно справился с поставленной задачей, хотя обстоятельства не всегда складывались в его пользу.

Адрианопольцы долго не пускали его войско в город, опасаясь предательства магистра. Недоразумение вскоре разъяснилось и Себастиан на следующий день разбил варваров у реки Гебр, захватив все награбленное ими. Вскоре разведка донесла, что Фритигерн, вождь восставших, устрашенный мощью римского оружия поспешно бежал к городу Кабилэ, где и укрепился.

Сегодня к нам прибыли посланники соправителя Валента, императора Запада Грациана, во главе с комитом доместиков Рихомером. Рихомер сообщил нам, что венценосный брат, император Грациан, находится вместе с войском в Верхней Мезии и прибудет на соединение с дядей через три, от силы пять дней. Грациан надеется, что император не начнет боевые действия до прихода сил Запада. Отдохнув и перекусив, посланцы Грациана отправились в Мелантиаду, на встречу с государем.

8 августа 378 года. Поле у Адрианополя. Вечер

Дорогая Фауста, пишу тебе в последнюю ночь перед сражением. Определенно, Валент не внял просьбам племянника. Император настроен решительно и уверен в победе. Он убежден в благоприятном исходе предстоящего сражения, его убежденность основана на данных разведки, оценивающей силы варваров в десять тысяч человек.

Следовательно, на нашей стороне численное преимущество. Кроме того, я подозревая, что государь хочет сравняться славой со своим племянником, недавно сокрушившим племя лентиезов и отнять лавры победителя у Себастиана, положившего конец бесчинству готов у Адрианополя. Я пытался умерить пыл государя, говоря, что разведчики могли ошибиться, приняв передовую часть войска готов за всю их армию, приводил многочисленные примеры, когда торопливость и недооценка сил противника приводила к гибели не только полководцев, но и государств, я просил императора дождаться подхода сил Запада, соединиться с ними, чтобы затем многократно превосходящим войском разметать высокомерие готов. Бесполезно. Валент не внял моим советам,

хотя меня поддержало большинство командиров, присутствовавших на совещании. Против был Себастиан. Он заявил, что хваленая стойкость готов всего лишь досужие вымыслы тех, кто просиживает задницы в тылу. Он уже встречался с готами и с легкостью рассеял их, ведь они представляют собой нестройные толпы, разбегающиеся при первом серьезном натиске. Император согласен с магистром. Я подчиняюсь воле императора.

Чем закончится завтрашний день, я не знаю. Я покидаю императорский шатер и иду прямо за линию сторожевого оцепления. Останавливаюсь посреди поля, в полной темноте, оставляя за спиной освещенный многочисленными кострами гомонящий лагерь. Там, далеко впереди, находятся готы, оттуда ветер доносит обрывки чужой речи, громких кликов и грозного пения. Отблески огня изредка разрывают тьму ночи, выхватывая на мгновение очертания некой преграды, защищающей варварский лагерь. Завтра на этом поле решится наше будущее.

9 августа 378 года. Адрианополь. Поле смерти

Дорогая Фауста, это письмо ты никогда не получишь. Я пишу его в уме, беззвучно шевеля губами, в то время как четверо моих алан несут меня на импровизированных носилках, составленных из двух сложенных крес-накрест копий и брошенных на них конских накидок. Они сражались рядом со мной до последнего, вытащили раненого из общей свалки и несли, несмотря на рыскающую повсюду готскую конницу, добивающую бегущие остатки армии.

Мы потерпели ужасающее поражение, Фауста, мы разбиты, растерзаны, рассеяны и готы, подобно не знающим пощады диким зверям, преследуют и уничтожают обезумевшие толпы, бывшие недавно внушающим ужас римским войском. Опьяненные успехом, варвары вершили свою кровавую жатву до захода солнца и только ночь умерила их кровожадный пыл. Ночь скрыла нас от беспощадных глаз готов, даровала нам лишние часы жизни, отвратила от нас безжалостную сталь варварских мечей.

Аланы часто останавливаются, отдыхают недолго и идут дальше, взваливая задерживающую их ношу себе на плечи. Они устали, однако упорно несут меня дальше. Если они меня бросят, я не стану молить их о спасении, значит, такова моя судьба. За все время они не сказали ни слова. Я слышу их натужное дыхание, они выбиваются из сил, не оставляют меня.

Жаль, я не могу объясниться с ним. Знай их язык, я бы сказал, что лучше им спасаться самим. Нить жизни, удерживающая мою душу в этом мире истончилась настолько, что только чудо не позволяет ей порваться. Рана моя смертельна, я умираю. Боль медленно расползается по телу, невыносимым жаром выжигая нерв за нервом, кажется я весь охвачен внутренним жаром, всесжигающий свет испепеляет мое тело, яркий ослепительный, цвета кипящего золота огонь выжигает мои внутренности…

Я теряю сознание, будто проваливаюсь в бездну и прихожу в себя, тихо всплываю на поверхность. Я смотрю вверх. Небо подобно опрокинутой чаше, полной запертыми под ее величественными сводами светлячками. Россыпи звезд, рассеянные щедрой рукой среди тьмы, осколки божественной воли, холодные и недоступные, равнодушно взирают на нас сверху, безразличные к людской суете, страданиям и заботам…

Утром мы начали наступление на готский лагерь. Солнце в знойном мареве поднималось над равниной. День обещал быть жарким. Готы окружили свой лагерь стеной из повозок. Повозки на четырех массивных деревянных колесах окружали стоянку варваров. Среди варваров царила паника, передовые дозоры сообщали, что готы не готовы к бою.

Стремясь оттянуть момент столкновения, вождь готов Фритигерн дважды присылал к Валенту послов, прося мира. Император принимал послов и соглашался на переговоры, продолжая вести войско к готскому лагерю. Его смущал состав посольств, в них не было ни одного знатного варвара, видимо государь считал, что готы хотят его обмануть. Тем не менее, Рихомер убедил Валента выслушать предложения варваров и сам отправился к Фритигерну в качестве посла.