Последний викинг. Сага о великом завоевателе Харальде III Суровом

Холлуэй Дон

Скилица называет друнгария киверриотского флота, патриция Константина Чага верховным византийским главнокомандующим. Фракисийцы и киверриоты, поймав сицилийцев и тунисцев либо по отдельности, либо встретив их на море и нанеся удар совместными силами, очевидно, были уверены в своем преимуществе на поле боя и атаковали. В таких случаях Никефорос рекомендовал: «Если есть крайняя необходимость или ожидается легкая победа и вы собираетесь наступать, боевой порядок дромонов должен зависеть от погодных условий и береговой линии, а также учитывать приготовления и положение противника».

В

отличие от боевых кораблей, появившихся после изобретения пороха, которые выстраивались колонной так, чтобы открыть борта врагу, древние галеры располагались в ряд из-за того, что их главным оружием был надводный таран, но во времена Харальда уже был боевой клюв и, как будет видно дальше, сифонофор — и то и другое располагалось на носу корабля. Эти орудия должны были быть направлены в сторону вражеских кораблей и, если быть более точным, в сторону рулевого устройства, расположенного на корме. Для достижения этой цели Лев советует следующее: «Иногда [вам следует выстроить корабли] в форме полумесяца или сигмы [в те времена сигму в греческом языке изображали не как раннюю сигму ?, а как букву в форме серпа, ?] в полукруг. <…> Построение полумесяцем должно быть выверено так, что, когда вражеские корабли пойдут в атаку, то окажутся внутри дуги».

Так же, как и на суше, на море двойное окружение было и мечтой, и страшным сном любого адмирала. Пока самые тяжелые дромоны собирались в центре, более маневренные корабли по флангам могли обойти врага и атаковать с тыла. Сирианос пишет:

До тех пор, пока стороны не вступят в бой, занимающие фланги суда должны выжидать, замыкая ряды своего флота, и не вступать в бой при первой же возможности для того, чтобы враг не мог растянуть свой строй и предотвратить окружение, как только обнаружит намерение врага. Когда они увидят, что начались боевые действия, то должны завершить обходной маневр и зайти с тыла противника, держась от вражеских кораблей как можно дальше во избежание захвата со стороны более сильных [вражеских кораблей], при этом сближаясь и атакуя те, которые наносят нашим людям наибольший урон.

Ветра этесии дули им в спину, облегчая работу гребцам, императорский боевой ряд обрушился на сарацинов. В то время как большинство варягов находились на кораблях, расположенных по флангам, сам Харальд, воин королевских кровей, руководивший собственным отборным подразделением бойцов, был назначен ни много ни мало на флагманский корабль. Наместник Уранос рекомендовал адмиралам: «Стратиг несомненно должен отобрать из всего военно-морского флота наиболее крупных и отважных воинов, обладающих исключительными способностями и лучшим снаряжением, и назначить их на свой дромон, назвав его памфилос [флагман]». Это описание прекрасно подходит Харальду, который даже на этом относительно раннем этапе своей карьеры успел заручиться благосклонностью императрицы Зои.

«Гнилая кожа» в качестве доказательства приводит небольшой скабрезный случай, который произошел еще до выхода Харальда в Эгейское море, когда Нордбрикт со своими людьми (предположительно включая лейтенантов Ульва и Халльдора) был расквартирован во дворце. Как было упомянуто выше, подлинное имя и происхождение Харальда для двора не представляли особой тайны, но, согласно «Гнилой коже», он всё же опасался разоблачения. Он созвал пришедших с ним воинов и сказал им: «Здесь, в Константинополе, люди будут с пристрастием следить за нами. Они будут пытаться разгадать, кто мы такие, и им не будет дела до того, погибнем мы в бою или окажемся в опасности. Думаю, нам следует молиться святому Олаву о победе и построить здесь церковь в честь Олава во славу Божию».

Тем не менее Харальд не настолько сильно хранил свой секрет, чтобы не рискнуть и не произвести впечатление на саму императрицу. Однажды Зое позволили находится вне ее покоев весь день, и, прогуливаясь по территории дворца со своими фрейлинами, она приметила светловолосого норвежца-великана и его воинов. Согласно «Гнилой коже», «королева Зоя, приближаясь к ним, увидела, с каким достоинством они держались. Она подошла к Нордбрикту и сказала: “Скандинав, дай мне прядь своих волос”».

И это не было бессмысленной просьбой. В древние времена прядь волос символизировала в какой-то степени власть над дарителем – колдовскую или сердечную. Подобная просьба императрицы всего христианского мира, basilissa, являлась исключительным знаком отличия. Пселл вспоминает Зою как «весьма царственную во всех смыслах особу невероятной красоты, в своем обращении настойчивую и вызывающую уважение». Она ожидала, что любой византийский придворный падет на колени пред ней и будет просить о пощаде за то, что при себе у него не оказалось ножниц.

Однако Харальд сам был князем, хоть и более грубоватого, варварского происхождения. Дабы не остригать волосы перед своими соратниками, он отнесся к просьбе императрицы так же легко, как к заигрываниям киевской куртизанки. «Ваше величество, давайте устроим торговый обмен, – он ей сказал. – Вы дадите мне прядь ваших лобковых волос». «Людей это позабавило, хотя обратиться к даме такого высокого положения подобным образом было дерзко, – немного приуменьшая, говорится в “Гнилой коже”. – Не обращая более на него внимания, она последовала дальше».

Однако несомненно, что Зоя все-таки обратила на него внимание. То, что у этого загадочного Нордбрикта хватило наглости сделать императрице подобное предложение, и то, что в ответ на это оскорбление она не приказала его тотчас же отправить в темницу и на досуге не замучила до смерти, только доказывает, насколько Харальд возбудил ее интерес. Эта история, дошедшая до нас через тысячелетие, говорит о том, что в те времена о ней было известно повсеместно, без нее не обходились и дворцовые сплетни. Стратигу флота всё это было тоже точно известно – и ему настоятельно рекомендовали назначить любимца императрицы туда, где за ним можно было бы присматривать.

Эта битва была первым великим морским боем, в котором Харальд принимал участие, и неважно, где он находился, на борту дромона в центре боевых действий или на галере, которая обходила с фланга, чтобы атаковать сарацинов сзади. С того момента как он впервые увидел над горизонтом арабские треугольные паруса, подобные острому ряду зубов, весь бой для него прошел бы в таком же режиме. Рано или поздно всё свелось бы к битве одного корабля против другого, к рукопашному бою.