Последний вираж штрафбата
Шрифт:
— Ты мне три жуба вышиб, падла! — свирепо глядя на Бориса, пожаловался он.
— Ну извини, — ответил Нефедов, — в следующий раз, когда прыгнешь на меня из засады, я тебя расцелую… нежно!
Борис без приглашения сел за стол напротив Тюхиса. С закованными за спиной руками сидеть было не очень удобно, но и стоять перед по-хозяйски восседающим в центре чужого дома негодяем тоже не хотелось.
Артур поглядел на Бориса, словно говоря: «Как видишь от меня просто так не уйдешь», и спросил:
— Ну что, закончим наш прерванный разговор?
— А что говорить, — пожал плечами Борис. — По-моему, я тебе уже все сказал. Ничего подписывать я не стану.
— А ты не спеши с ответом.
Тюхис откинулся на спинку стула, нарочито неторопливо развернул фантик и забросил в рот конфетку. Перекатывая языком леденец, он давал понять, что на этот раз разговор им действительно предстоит долгий. Лениво скосив глаза на связанную женщину, Артур предложил:
— Давай спросим твою фронтовую знакомую: надо тебе подписывать или нет?
Один из людей Тюхиса уже стоял позади прикованной запястьями к спинке стула Светланы с пистолетом наготове. По едва заметному знаку хозяина он вынул кляп изо рта девушки, с резким звуком передернул затвор, приставив дуло заряженного ТТ к ее затылку.
— Ну! — потребовал хмурый субъект и угрожающе подтолкнул голову девушки вороненым стволом. Светлана кусала губы и изгибалась всем телом, пытаясь отстраниться от обжигающего ее смертным холодом стального дула.
— Ну! — с подъемом голоса рявкнул хмурый тип. — Говори, что тебе велено, сучка, иначе твои мозги сейчас будут вон на той стене.
— Не соглашайтесь, Борис Николаевич! — вдруг закричала Светлана. — Ради моего Георгия не соглашайтесь. Они же хуже фашистов!
Из-за ширмы тут же заголосила ее мать, словно о покойнице.
Борис повернулся к Тюхису и произнес как можно спокойнее:
— Ну хватит. Твой портфель у меня. В нем полно документов со штампами МГБ и с твоей личной подписью. Даже если меня здесь прикончат, верный человек все равно передаст его Василию Сталину. Не знаю, зачем тебе понадобилось фотографировать академика за феодальными утехами. Возможно, ты собирался при случае показать мужику, как он морально разложился, чтобы потом использовать его в своих делишках. Это твои дела. Но я слышал, что этого деятеля недавно на очередную Сталинскую премию выдвинули. Думаю, здесь у тебя промашка вышла. Ведь если наверху узнают, что ты по собственной инициативе собирал компромат на хозяйского любимца, твой красивый пистолетик с одним патрончиком тебе может понадобиться.
Тюхис сразу понял, что проиграл, уныло махнул рукой, давая знак своим людям всех освободить, затем раздраженно распорядился:
— Пошли вон отсюда! Все! Оставьте нас вдвоем.
Артур лично снял наручники с Нефедова. Некоторое время они сидели молча. Разглядывая оказавшегося ему не по зубам крепкого орешка, Тюхис сокрушенно вздыхал и потирал виски.
— Трудно стало работать, — будничным тоном жаловался он Нефедову, будто их снова ничего не разделяло, кроме этого стола, а просто встретились старые школьные товарищи поговорить по душам, вспомнить золотые деньки своей юности. — Сам видел: здоровье ни к черту. А уйти нельзя. Из нашего департамента либо на повышение, либо ногами вперед, и не всегда под музыку. Гораздо чаще по приговору своих же — в безымянную могилу. Вот и приходится, рискуя больной головой, подбирать материальчик на разных влиятельных персон, чтобы было кому замолвить за тебя словечко в критической ситуации. Эти фотографии — мой страховой полис. Понимаешь? Последний шанс на спасение. Я слышал, у вас в авиации тоже без парашюта в воздух не поднимаются.
Пока Тюхис суетливо подбирал себе оправдания, Нефедов боролся с закипающей злостью. Ему хотелось вскочить со стула, схватить табуретку и со всего размаху все-таки размозжить лживую змеиную башку изворотливого негодяя, а вместо этого ему придется пойти с ним на сделку ради Ольги. Борис постучал пальцем по циферблату своих наручных часов и предупредил, что через сорок минут он должен быть на аэродроме.
— Еще десять минут, — как об одолжении попросил недавний хозяин положения. Тюхис должен был любой ценой вернуть свой портфель. Держа «за жабры» многих сильных мира сего, Артур как никто другой понимал, каково жить, зная, что где-то непрерывно тикает мина, которая в любой момент может разнести тебя в клочья.
— Немедленно прикажи, чтобы отпустили Ольгу, — словно отливая каждое слово из стали, потребовал Борис.
Тюхис ласково, словно заклиная страшного в гневе знакомого, замахал руками. Он так старался решить дело полюбовно, что разве что не танцевал ягодицами на своем стуле.
— Послушай, Борис, я тебя понял. Ты действительно крутой и честный парень, и я тебя за это уважаю. Давай поступим так: я позабочусь, чтобы с Ольгой с этой минуты все было в порядке. Даю тебе слово офицера: когда ты вернешься, она будет выглядеть, как до ареста. А ты отдашь мне мой портфельчик со всем его содержимым. Идет?
Вместо ответа Борис ледяным тоном поведал Тюхису историю, которую услышал от одного своего недавно вернувшегося из отпуска сослуживца. Дело было в маленьком курортном местечке в Крыму. Когда поздно вечером коротнуло городскую подстанцию электроснабжения, повсюду, в том числе на железнодорожном вокзале, погас свет. Среди пассажиров в зале ожидания началась паника, грозящая перерасти в давку с многочисленными жертвами. Особенно пронзительно в толпе вопил какой-то тщедушный мужичок истерического плана, которого страх превратил в опасного подстрекателя:
— Немедленно включите свет! Что происходит?!
И тогда перед массой испуганных людей появилась статная дама в красной фуражке начальника станции. Гордо повернув голову в сторону крикуна, она ответила ему с гениальной элегантностью:
— А минет тебе не сделать? — мгновенно ошарашив паникера и заставив толпу истерично хохотать.
Ответив Артуру в форме иносказательной притчи, Борис снова предупредил старого знакомого, что если он немедленно без всяких условий не отдаст своим подчиненным распоряжение выпустить Ольгу из тюрьмы, то ему самому скоро придет «капут».
— Не могу, — уныло признался калека.
С мышцами его лица начинало твориться что-то жуткое, они самопроизвольно сокращались, как взбунтовавшиеся против своего дирижера оркестранты. Странный тик, вызванный поражением лицевого нерва, перетягивал искалеченную пулей часть лица в здоровую сторону, и тогда Борис видел перед собой коварную мефистофельскую кривую ухмылку, которая словно отражала истинный лик живущей в этом теле черной души. Затем неподконтрольные человеческой воле черты самопроизвольно складывались в злобную маску. Так и не привыкшему к собственному уродству, бывшему красавцу мужчине хотелось заслониться руками, чтобы не выглядеть в чужих глазах жутким клоуном. Но вместо этого он растерянно пытался «спасти лицо» перед собеседником, пощипывая подергивающиеся щеки и подтягивая пальцами уползающие набок губы в нужном направлении. При этом Артур ни на секунду не умолкал: