Последний взгляд
Шрифт:
Бо подарила меня алым, крепким поцелуем со своей собственной ладони, и я пошел спать, и в конце концов все не так уж плохо складывалось. За Хемингуэя и Скотта можно было не беспокоиться, да и за Бо, в общем, тоже. Ничего. Мне ужасно хотелось спать, я свалился в постель, и свернулся калачиком, и решил не думать о них совсем. Да ну их всех, господи.
Я не знал, что с девяти часов утра пойдут новые события, и они на весь остаток жизни изменят наши пути.
Глава 11
Непонятно, зачем Бо решила завтракать в девять, и когда я сел к ней за белый столик в баре, я высказал ей свое недоумение:
— Спать жутко хочется.
— День надо начинать с начала, — сказала она. Она была совершенно свежая, выспавшаяся, розовая, как пион на солнышке. — А то его вовсе не начнешь, проволынишься, а я этого терпеть не могу.
— Но ты спала-то часа два всего. И я тоже.
— Я хотела тебя увидеть, пока те не встали, — сказала она. — Я кое-что тут решила.
Она заказала два двойных кофе, уже раскатала мой и свой croissant, намазала маслом, джемом, снова скатала. И первый положила мне на тарелку.
Значит, она кое-что решила…
— Насчет чего? — спросил я.
— Насчет тебя, конечно. — И тут она спросила, сколько мне лет.
— Девятнадцать, — сказал я. — А что?
— Мне два месяца назад восемнадцать исполнилось, — и она облизала с губ джем. — Но я гораздо тебя старше, женщины вообще гораздо раньше развиваются.
Я радостно задрожал, прежде чем успел как следует оценить эту мысль.
— Куда ты гнешь? Какое тебе дело до моего возраста?
— Просто я подумала, что ты еще ужасный ребенок.
Она очень деловито наливала мне кофе. И тут в первый раз при мне она оказалась неловкой. Поставила кофейник не глядя, прямо на кусок сахара, косо, кофе пролился на скатерть.
— Ох ты черт!
Кофе не успел еще как следует впитаться, а она уже прикрыла пятно развернутой салфеткой.
— Дай-ка свою, — велела она. Я протянул салфетку, она обтерла кофейник. Подозвала официанта, попросила еще две салфетки. И только когда пятно было надежно прикрыто и чистота, порядок и гармония вполне восстановлены, она вернулась к начатому разговору:
— Знаешь, что я подумала, когда тебя увидела в первый раз?
Я глупо моргнул, не зная, куда она клонит.
— Я подумала, что ты дико чистый, — сказала она. — Нетронутый такой и дико чистый…
Я даже не донес чашку до рта, так и плюхнул ее на блюдце.
— Ну… сам понимаешь.
— Ничего я не понимаю, — не выдержал я.
— То есть ты вышел из лесов совершенно естественным, в чем мать родила — и это сразу ясно.
— Да ну тебя, Бо!
— ет, правда, — продолжала она свое. — Ты так прелестно сохранился. Эдакий зверик. И ты весь из одного куска. А меня всю жизнь клеем склеивают.
Бо приложила руки к груди, будто демонстрируя свой тезис.
Я сказал: клей, видно, замечательный, каждому бы такой.
— Ты куда меньше меня похожа на «сложи картинку».
— Просто ты ничего про меня не знаешь, верно ведь?
— Да, — сказал я. — Мало что знаю.
— Нет, ты именно ничего не знаешь, — сказала она. — Это к лучшему.
И она скорчила на своей восемнадцатилетней мордашке то, что, видимо, казалось ей ужасной гримасой:
— Ой, хорошо б тебе так про меня и не узнать. Ты б ничего не понял.
Кусок не полез мне в горло. О чем это она?
Но Бо засмеялась.
— Да нет же, не пугайся. Я как ты — совсем еще зеленая. Je suis encore toute etourdie. [22] Только я этого не стесняюсь, а ты стесняешься. Просто моя жизнь на твою ну ни капельки не похожа. Вообще-то даже смешно. И она б тебе показалась дико странной и необыкновенной, и она б тебе не понравилась. Вот и все.
— Не понимаю, про что ты говоришь, — сказал я, Бо явно хотела, чтоб я приставал к ней, выуживал из нее каждое слово. А я не умел. Я ужасно нелепо себя вел.
22
Я пока совершенно ошеломлена (франц.)
— Хорошо бы мы были лет на десять постарше, — сказала она. — Или хоть ты был бы постарше.
— Зачем?
— Тогда было бы куда больше смысла в том, что я задумала.
Я немного обождал.
— Ну, — сказал я наконец. — А что же ты задумала?
Бо нервничала. Она сцепила пальцы и только закачала головой.
— Не дразнись! — выпалил я.
— А я и не дразнюсь. Я все тебе скажу. Честное слово, я сама скажу. Я только не знаю, как начать, ты уж меня не пытай.
Я пожал плечами.
— Как хочешь.
— Не сердись и не пожимай плечами. Мне, ей-богу, не до того.
Заманила меня в такую рань к завтраку, а теперь дает обратный ход. И я снова стал есть, решив молчать как рыба, и пусть говорит, когда ей вздумается, или вообще не говорит. Утомлять ее я не буду.
— Ну вот, ты и расстроился, — сказала она. — Я ведь вижу.
— У тебя все какие-то намеки, недомолвки, — проворчал я. — Что же прикажешь делать — силой из тебя слова выжимать, да?
Бо собрала шарф, перчатки, лакированную сумочку и схватила меня за руку.
— Кит, миленький, ты не сердись, у нас еще столько времени впереди. И я хочу тебе все рассказать по порядку, как следует, чтоб ты не пугался, не удивлялся и не думал, что я на тебя давлю. Вот и все.
— Ладно уж, — сказал я ласково. Я видел, какое серьезное у нее лицо, и понял, что она правда хочет мне сказать что-то очень важное.
— Ну, ты все съел?.. Тогда пошли, — сказала она.
— Куда это? — спросил я вставая.
— Я хочу спасти бедненькую шляпу Скотта.
— Господи, зачем?