Последний заезд
Шрифт:
Прерия Роз на спокойном галопе обогнула кучу и финишировала первой.
О'Грейди, может быть, чуть-чуть поцарапалась, если не считать отколотого зуба и нового синяка под глазом. К тому времени, когда я, перескочив ограду, добежал до них, она уже распоряжалась на месте завала. Вокруг толпились ковбои, кто-то из начальства, зрители и даже пинкертоновцы суетились без толку и только мешали. Больше всех — Меерхофф. Он стоял на коленях возле Сары, стучал себя по жирной груди и лепетал, как младенец. Сестра О'Грейди приказала двум зевакам оттащить его вместе с пузом, чтобы не действовал на нервы. Она тыкала пальцем и командовала, как сержант.
— Ты, ты и ты. Станьте на колени с этой стороны. Один — под колени, один под талию, один под мышки. Вы трое — то же самое с другой стороны. Так. Теперь кто-нибудь из сыщиков, возьми под голову и осторожно… Да убери ты пистолет ради всего святого! Если хочешь кого-то застрелить, пристрели мою несчастную лошадь.
Я оттолкнул охранника:
— Я возьму ее голову.
О'Грейди поблагодарила меня выщербленной улыбкой:
— Спасибо, Джонни, родной. У тебя пальцы, конечно, нежнее. Пристройся.
Сара как упала, так и лежала навзничь. Глаза были закрыты, но зубы по-прежнему оскалены, как во время скачки. Она дышала сквозь зубы. Волосы рассыпались вокруг головы, как пролитый мед; мне пришлось собрать их к голове, чтобы освободить место для коленей. Я растопырил пальцы и подсунул под ее затылок. Почувствовав мою руку, она открыла глаза.
— Как она тебя назвала? «Родной»? — Лицо у нее было белое, как простыня, но в голубых глазах все равно светилась дерзость, — Кто бы подумал, что вы такой донжуан, полковник?..
— Тихо там! — приказала сестра О'Грейди, — Всем приготовиться — на счет «три». Медленно и ровно, всего на несколько сантиметров. Раз… два…
Она была легкая, как перышко. Если бы не живые глаза, голову у меня в руках можно было бы принять за пустую маску. Когда Сару приподняли над утоптанной землей, О'Грейди раскинула под ней приготовленное одеяло так же легко и сноровисто, как она управлялась с арканом. Мы опустили Сару, О'Грейди выпрямилась и закричала судьям на помосте:
— Куда, к лешему, подевался ваш бездельник доктор? Где санитарная машина, где носилки? Разрази вас гром, бедная девочка лежит в коровьем дерьме, ее мухи зажрут, пока вы там прохлаждаетесь!
Сара засмеялась сквозь зубы над этой красочной речью, хотя видно было, что ей очень больно. Я спросил, где самое больное место.
— Гордость — а ты как думал? Прерия Роз доехала и все-таки выиграла, да?
— Боюсь, что да, — сказал я, отодвинув прядь с ее лица. Кожа была мокрая от пота и совсем холодная, — В следующий раз ты ее обгонишь. Успокойся и не разговаривай. Мы тебя живо довезем до больницы.
— Но я люблю поговорить — ты не заметил, Джонни-родной? И что там еще за «мы»? Или я без сознания лежала? По-моему, тебя ждет другая поездка. На лошади, мой долгоногий абсолютный чемпион.
— К черту лошадь, лежи спокойно. Если я на чем поеду, то на санитарной машине. Кто-то должен проследить, чтобы тебе волосы не лезли в глаза.
— К черту волосы. Твой скрипучий скелет так же нужен там, как папино пузо. Если кто-нибудь из вас попробует влезть в машину, я велю доктору захлопнуть дверь у вас перед носом. Правильно, мисс Подсолнух?
Сестра О'Грейди хмуро кивнула:
— Она права. Вы езжайте, а мы — своей дорогой. Ей сейчас не до любезностей.
Выяснилось, что ни доктора не будет, ни двери, чтобы захлопнуть у меня перед носом. Машина с бригадой уехала в шесть ровно. Оливер Нордструм отказался платить им сверхурочные. Даже носилок не было. Проклиная все, сестра О'Грейди побежала за транспортом.
Я ждал на коленях. Стадион молчал, как мертвый. Кто-то дал флягу и влил Саре сквозь зубы несколько капель. Рядом начались разговоры. Двое горожан сняли пиджаки и укрыли Сару. Она извинилась, что из-за нее задерживается соревнование.
— Вы бы сняли где-нибудь калитки, — предложила она. — Устройте маленький загончик вокруг меня и заканчивайте с вашим несчастным родео. Смер… смеркается, всем пора по сараям…
Глаза у нее помутнели.
— Тихо, — сказал я ей, — Полежи спокойно.
На этот раз она послушалась. И не разговаривала, пока не вернулась О'Грейди на «роллс-ройсе». С заднего сиденья высовывалась индейская повозка «травой» [51] , с бусами и перьями, свисающими с ошкуренных сосновых жердей.
— А, индейские санки. Я же тебе говорила, во мне есть индейская кровь.
На одеяле мы перенесли ее на травой, уложили справа поверх сидений ногами вперед и примотали. О'Грейди села позади рядом с ней.
— Кто-нибудь, кто умеет водить и знает дорогу, садитесь и езжайте. Остальные убирайтесь с дороги.
51
Бесколесная повозка из двух жердей, соединенных перекладинами. Верхние концы соединены и закреплены на лошади или собаке, нижние волочатся по земле.
За руль сел бармен, который не хотел подавать нам у Хукнера. Папа Меерхофф, жалко переваливаясь на бегу, попытался догнать машину, но О'Грейди велела водителю прибавить скорость, и они выехали за ворота. Я взял Меерхоффа за руку и повел к арендованным киоскам, где были остальные две дочери. Он, кажется, выплакал все слезы; рыдания звучали все суше и суше.
— Сара поправится, сэр, — твердил я ему снова и снова, — Не волнуйтесь. Сара поправится.
Он мне не верил. Он вынул из кармана пачку денег, махал ею и рыдающим голосом обещал заплатить вдвое больше тому, кто отвезет его в больницу. Один из пинкертоновцев поймал его на слове.
Глава девятнадцатая
Последний заезд
Джордж и Сандаун наблюдали с вышки стартера; там же стояли еще два десятка ковбоев, которым хватило здравого смысла и такта не путаться под ногами. Двое спустились и подошли ко мне.
— Как твоя девушка, Джонни? — спросил Джордж, — Может шевелить пальцами на ногах?
Я сказал, что может, и на ногах, и на руках.
— Но кому пришло в голову, что Сара Меерхофф моя девушка?