Последний завет
Шрифт:
— Гутман всегда выступал резко против мирных переговоров с палестинцами, — буркнул Моссек. — Можно подумать, Таль, вы открыли нам Америку.
Ярив вдруг чуть подался вперед. Все замолчали и обратили взгляды на него.
— Нет, это письмо писал не сумасшедший. В нем много страсти и эмоций, но нет никакого психоза. Это и не предсмертная записка будущего самоубийцы, несмотря на фразу об угрозе его жизни. А еще я скажу, что, если бы речь шла только о мирных переговорах, он прямо и честно — как на своих митингах — сказал бы, что я предаю интересы израильского народа, отдавая исконные территории палестинцам. Он бы опубликовал этот текст в прессе, и тот стал бы манифестом оппозиции. Письмо Шимона… — он помолчал, подбирая нужное слово, — странное и загадочное. И все-таки я думаю, что это именно письмо человека, ставшего хранителем какой-то великой тайны.
Заместитель премьера поднял было руку, чтобы что-то сказать, но босс остановил его взглядом и продолжил:
— Что нужно сделать в первую очередь? Позаботиться о том, чтобы содержание письма не стало известно никому, кого нет сейчас в этом кабинете. Амир сделает официальное заявление: экспертиза потерпела неудачу и расшифровать письмо не удалось. Если хотя бы одно слово из этого письма просочится в прессу, я уволю вас обоих, — обратил он тяжелый взгляд на опешивших Моссека и бен-Ари, — а на ваши места назначу ваших самых злейших политических оппонентов. А Амир еще и скажет журналистам, что вы передавали арабам наши государственные и военные секреты. По злому умыслу или из-за профнепригодности — это уж люди решат сами. — Премьер глянул на своего советника. — А пока, Амир, вот что. Мне совершенно ясно, что Гутман обладал тайной, в которую хотел посвятить меня и ради которой не колеблясь подверг себя смертельному риску. Узнай, что это была за тайна.
ГЛАВА 14
Иерусалим, вторник, 22:01
Согласно консульским правилам Мэгги всюду обязана была передвигаться в сопровождении водителя закрепленной за ней машины, который выполнял и функции личного охранника. Но в данном случае Мэгги решила пренебречь протоколом, ибо эта встреча требовала полной конфиденциальности. Поэтому она вышла на улицу Агрон и поймала обычное городское такси.
Время для раздумий кончилось. После того как Мэгги сделала шокировавшее ее открытие, пришло время действий. Покончив с анаграммой, она вновь пристально изучила фотографию Нури, стремясь понять, что именно зацепило ее в первый раз. Лицо пожилого археолога не раскрыло ей никаких тайн, и тогда взор Мэгги переместился на задний план.
Нури был заснят не в офисе, а в домашней обстановке. Он и тот, кого отрезали, стояли у книжного стеллажа. На самом краешке снимка, чуть выше плеча Нури, пестрел какой-то цветочный орнамент. Нет, это не был кусок обоев… Мэгги увеличила снимок, и ей все стало понятно. Это была богато разрисованная декоративная тарелка, стоявшая в стеллаже.
Ну конечно…
Она уже видела этот рисунок раньше — он так поразил ее своей красотой, что намертво врезался в память. И видела она его всего сутки назад, в доме Шимона Гутмана, когда пришла выразить соболезнования убитой горем семье. Керамическая тарелка, расположенная между книжными томами, сразу привлекла ее внимание. И вот теперь Мэгги рассматривала фотографию Нури, позади которого виднелась точно такая же тарелка. Может быть, они из одного сервиза? И каждый ученый взял себе по тарелке? Это, а еще разгаданная Мэгги анаграмма со всей очевидностью указывали на то, что Гутман и Нури, представлявшие два народа, являвшиеся непримиримыми противниками, на самом деле сотрудничали…
Она вдруг улыбнулась. Представитель ЦРУ сказал, что убийство Нури выглядело классической расправой над изменником палестинского государства, но он и помыслить себе не мог, кем Нури был в действительности.
Затем Мэгги внимательно разглядела руку человека, который стоял на снимке рядом с Нури. А возможно ли, что эта фотография была сделана именно в доме Гутмана, напротив того самого книжного шкафа и под нимбом той самой керамической тарелки, а не ее сестры-близнеца? И возможно ли, что этот человек, дружески обнимавший Нури, на самом деле — Шимон Гутман?
Мэгги потянулась было к своему мобильнику, намереваясь набрать Дэвиса и все ему рассказать. Может, стоит даже побеспокоить самого заместителя госсекретаря, кабинет которого располагался этажом выше… Но что-то ее остановило. Что она им предъявит? Пока все ее новости можно легко представить в виде цепочки поразительных совпадений. Но где доказательства, где факты? А что, если американская разведка, засучив рукава и взявшись за работу, все-таки отыщет где-нибудь целого и невредимого Ихуда Рамана, друга и ученого коллегу убитого Гутмана? Как она тогда будет выглядеть в глазах своих боссов?
И тут Мэгги вновь припомнился странный разговор с вдовой Гутмана. Пока она никому о нем не рассказывала. А если бы кто-то донес об этом, она всегда могла сказать, что не придала значения словам несчастной вдовы, которая помешалась от горя. На самом деле слова и мольба миссис Гутман не выходили у Мэгги из головы. И она понимала, что Рахель, пожалуй, тот самый человек, который в силах пролить свет на все эти загадки.
А коллег посвящать в свои дела она пока не торопилась. Еще, не дай Бог, решат, что у нее легкая форма «иерусалимского синдрома» и она увлеклась тайнами, которых на самом деле нет. Вот после визита к вдове Гутмана — другое дело. Он обещает заполнить пустые места в логических построениях, которые Мэгги нагородила, сидя за компьютером в гостинице. От Рахель она первым делом пойдет к церэушнику и выложит ему все. А он пусть тогда скажет, что обо всем этом думает.
Она приняла это решение всего полчаса назад, а сейчас как раз остановилась на улице, где стоял дом Гутманов. Еще чуть-чуть терпения — и у нее появятся ответы на мучившие ее вопросы.
— Дальше я пешком… — сказала она, расплачиваясь.
Почетный караул из правой молодежи и представителей израильских поселенцев, который она застала тут в свой первый визит и который привлекал внимание журналистов, теперь почти рассеялся. На противоположной улице от искомого дома на тротуаре стояло лишь несколько человек со свечами в руках и с сиротливым плакатиком, прислоненным к мусорной урне.
Мэгги сверилась с часами. Конечно, не совсем удобно рваться в чужой дом в столь поздний час, да к тому же без предварительного звонка, но она почему-то была уверена, что Рахель Гутман еще не спит и не прогонит ее.
Под кнопкой звонка слева от входной двери располагалась какая-то лаконичная надпись на иврите — очевидно, имя хозяев. Мэгги быстро ткнула кнопку, чтобы не досаждать вдове долгим звонком, однако на ее призыв никто не откликнулся.
Это не заставило Мэгги повернуться и уйти: она видела, что в доме горит свет, и слышала, как внутри играет музыка. Грустная, меланхоличная. Малер. Значит, кто-то там есть. Взявшись за молоточек, висевший рядом со звонком, она легонько стукнула по жестяному блюдечку, вделанному в дверь. Ничего. Тогда она ударила сильнее — и дверь вдруг подалась… Ну конечно, в поминальную неделю двери не запираются. Точно такие же традиции существовали и в Ирландии, откуда Мэгги была родом.
Пустой коридор тонул во тьме, но в доме было тепло, и Мэгги, потянув носом, почуяла запах недавней готовки.
— Эй? Тут кто-нибудь есть? Миссис Гутман?
Ответа не последовало. Возможно, выбившись из сил и устав бороться с отчаянием, Рахель просто прикорнула в своем кресле в книжном зале?.. Мэгги направилась прямиком туда, стараясь не особо красться, но в то же время и не поднимать лишнего шума. Через минуту она оказалась на пороге зала. Вчера здесь было не протолкнуться от людей, пришедших выразить семье Гутмана свои соболезнования, а сейчас помещение было абсолютно пустым и погруженным в полумрак. Взгляд Мэгги тут же устремился к интересовавшему ее книжному стеллажу. Керамическая тарелка по-прежнему занимала свое место между толстенными томами. Да, теперь Мэгги точно уверилась: тарелка на фотографии доктора Нури была с идентичным рисунком.