Последняя афера
Шрифт:
– Боже мой! Вы… Простите, я не знала, – её лицо резко побледнело.
– Не стоит извинений, – спокойным тоном прервал ее Анвар, – Я не стыжусь этого и вовсе не скрываю. Мы можем озвучивать правду, называя вещи своими именами.
Виктория медленно протянула свою руку навстречу его руке, словно боясь, что тот вот-вот дёрнется.
– Вы… Слепой?
– Мне больше по нраву слово незрячий.
– Теперь ясно, почему…, – она замолчала на какое-то время, – Вы уж простите, что я так раскритиковала ваше творчество. Вы не знаете, какого цвета небо, да?
Услышав эти слова, Анвар громко рассмеялся. Это было настолько неожиданно, что Виктория слегка вздрогнула.
– Я
– Простите за глупость. Я разволновалась. Просто… Я…
– Прошу вас, прекратите извиняться. Минуту назад вы с холоднокровной жестокостью уничтожили меня как художника, а теперь просите прощение за каждое своё слово. Ведь за эту минуту ничего не изменилось, так, давайте же не будем отклоняться от характера общения, с которым вы начали нашу беседу.
Виктория прибывала в ментальном ступоре, она пыталась построить предложение, ответить хоть что-нибудь, но это оказалось чем-то невыполнимым – только лишь ей удавалось найти необходимое слово в своей голове и уцепиться за него, как оно тут же ускользало и испарялось в пучине ненужных мыслей.
– Вы бы только знали, как часто мне приходится наблюдать подобное перевоплощение, – с иронией прохрипел Анвар, – Люди, узнав о моем недуге почему-то сразу же начинают винить себя, даже если до этого они просто поздоровались со мной. Странно, правда? Пожалуй, из всех отрицательных сторон моего недуга, самое ужасное это – сострадание со стороны окружающих.
И действительно, Викторию по каким-то необъяснимым причинам мучило угрызение совести, ей было стыдно за каждое своё слово. Ей пришлось приложить усилия, чтобы абстрагироваться от шокировавшей её недавно поступившей информации и начать-таки говорить.
– Хочешь убить человека – пожалей его, – продолжил Анвар, – Но вы ведь не убийца, правда?
Виктория отрицательно покачала головой. Как ей показалось, слепец, сидевший рядом с ней, то ли увидел это, то ли почувствовал, потому как после этого, он сразу же отвернулся, будто бы вглядываясь вдаль. Её взгляд снова приковала странная картина.
– Мне все понятно с цветами, – буркнула она, – Но зачем клетка?
– А вы как считаете?
Виктория пристально всматривалась в разноцветные краски, словно пыталась сыскать какую-то мелкую деталь, спрятанную с вида.
– Я думаю, клетка символизирует ваш недуг, который ограждает вас от этого пейзажа, – наконец вынесла свой вердикт Виктория.
– Очень неплохо. Можно трактовать и так. Но смысл, который я вижу в этом гораздо глубже. Вот, что бы вы мне ответили, если бы я сказал, что на картине нет изображения ни пейзажа, ни клетки?
– Я бы сказала, что вы ошибаетесь, – возмутилась Виктория, – Да, это изображено весьма безалаберно, но оно изображено.
– И даже если учесть тот факт, что эта картина написана мной?
Уголки его губ застыли в хитрой полуулыбке.
– Принадлежность картины к тому или иному художнику не меняет сути, – продолжала отстаивать свое Виктория, – Да, Вы не видите, но именно Вы писали полотно, изображая этот зарешеченный пейзаж.
– Я уже давно забыл, как выглядит этот пейзаж. Рука сама пишет картину, которую я не могу видеть. В моем мире не существует понятий картинка или зрительный образ. Я знаю, какова форма этого дерева из тактильных ощущений, знаю, за сколько шагов я обойду озеро вокруг, могу представить неосязаемость неба, но я не могу вообразить, как все это выглядит – я совершенно не помню, как это. Рука помнит, как с помощью кисти и краски изобразить
– Кажется, да, – протянула Виктория.
– Раз, Вам кажется, тогда вот вам такой вопрос: если вы бы знали, что я добился этого результата, кой вы можете узреть сейчас, не скрупулезными выводами линий тонкими кисточками, а непроизвольным и совершенно неосознанным метанием краски в полотно при помощи мастихина, Вы бы также утверждали, что на картине изображён пейзаж, заточенный в клетку?
– Нет. Я бы могла сказать, что это похоже на пейзаж в клетке.
– Верно. Так, в чем же разница между картиной, написанной незрячим, незначащим, как выглядит то, что он изображает, помнящим лишь необходимые движения руки и картиной, написанной неосознанно?
– Кажется, я поняла, о чем вы говорите, – задумчиво простонала Виктория, – Разницы нет. Ни в первом, ни во втором случае картина не сможет изобразить реальность, а только лишь сможет походить на неё, так как её автор либо не знает, как выглядит реальность, либо вовсе и не пытался изобразить её, верно?
Лицо Анвара засияло довольной улыбкой. Он медленно кивнул головой и продолжил своё повествование, но уже полушёпотом, будто открывая завесу тайны.
– Вот мы и добрались до смысла этой картины. Пейзаж, который изображён на полотне – это жизнь человека, не знающего ни её смысла, ни своего предназначения в ней. Эта жизнь, написанная человеком, который не способен написать её, который не знает, как выглядят её детали, который не может знать и даже представить, как выглядит жизнь, чтобы вам было понятней, жизнь, написанная незрячим. Это жизнь, написана автоматически, рефлекторно, рукой, но не самим человеком. Понимаете? Но главная ошибка человека таится в его убеждении, что эта жизнь ограничена клеткой. Запретный плод сладок и именно эти, также рефлекторно нарисованные, стальные прутья и заставляют человека верить в то, что за ними таится что-то ценное. Эта клетка не отделяет его от жизни, не ограничивает его возможности, так как ни эта жизнь, ни сама клетка не имеют ничего общего с реальностью. И стоит лишь понять, что все это написано незрячей рукой – его взору и откроется настоящая жизнь. Но увидеть жизнь, значит сжечь полотно, которое ты так долго писал, в достоверность которого ты так верил. А вам, как художнице, должно быть известно, как трудно проститься со своим творчеством.
Несколько секунд Виктория сидела с нахмурившимся видом.
– Вы хотите сказать, что для того, чтобы начать жить, человеку нужно полностью отказаться от того, что он называет жизнью сегодня?
– Все, что я хочу сказать это лишь то, что человек пишет картину, но он не видит пейзаж.
– Но как же человеку увидеть пейзаж?
– Перестать писать картину. Человек не видит, потому что не смотрит, он сфокусирован на картине.
После этих слов в воздухе повисло молчание. Хотя шум, создаваемый резвящимися детьми, игравшимися собаками, не унимался, все будто бы исчезло на миг. Виктория смотрела вдаль, обдумывая только что услышанное.
– К сожалению, на этом я буду вынужден оставить вас.
– Мы ещё встретимся? – с досадой в голосе простонала Виктория.
– Я часто бываю здесь. Думаю, это возможно.
Анвар кликнул своего питомца и через несколько секунд золотистый лабрадор уже был рядом с ними. Майя смирно сидела возле шлейки, лаем обозначая своё местонахождение.
Анвар закинул рюкзак за спину, экипировал свою любимицу и пошагал вперёд.
– Надеюсь, вам будет, о чем поразмыслить, – на прощание оставил высокий мужчина, направляемый собакой-поводырем в неизвестную даль.