Последняя аристократка
Шрифт:
Вышивать орнаментом мешковину! Сложный узор, изображенный на тряпье, смотрелся как вызов. Но вот же никто не осмелился у неё отобрать это и запретить — какие такие узоры для врагов народа?!
Аполлон продолжал играть роль галантного мужчины, он даже табуретку заключенной придвинул.
— Мария Андреевна, — спросил он, — вам приходилось в домашних спектаклях играть?
— Приходилось, гражданин капитан, — слегка кивнула она.
Арнольд отметил, что вопросов она не задает, хотя Аполлон намеренно сделал паузу. Тянул, чтобы она не выдержала, спросила.
— Чайку не выпьете? — спросил он. — Настоящий, китайский.
— Китайский, говорите, — усмехнулась она. — Видимо, для меня особый спектакль подготовили. Выпью, отчего не выпить. Когда ещё к столу позовут. Думаю, вы знаете, на что идете? Все разговоры о доносительстве, сотрудничестве бесполезны. Зря только китайскую заварку истратите.
— Наслышаны, — в тон ей сказал Аполлон. — Издалека заходить не буду, однако, может, повременим с делом? Бросите все да уйдете. Только губы обжечь успеете. Обидно будет.
— Вот, значит, как, — она отпила глоток и задержала дыхание. — Хорошо. В обыденной жизни мы отчего-то не ценим подобные мелочи, как и воздух, каким дышим. Все кажется само собой разумеющимся… Однако мне любопытно, что вы приготовили на этот раз?
— Мы хотим открыть ресторан.
— В зоне? — она удивленно приподняла брови.
— Зачем в зоне, в поселке.
— И от меня вам требуется одобрение?
— Нет, — невозмутимо ответил Аполлон. — Самое активное участие.
— Это не вы — тот отчаянный капитан, который выстроил дом на берегу моря и поселил в нем свою любовницу?
— Видимо, я.
— Рисковый, — с неопределенным выражением сказала Растопчина и отпила ещё один глоток. — Пошел, значит, ва-банк. Как говорил мой муж, либо чужую шкуру добыть, либо свою отдать… По мне так-то лучше, чем гнить заживо… И в чем заключается активное участие? В мытье посуды? Так для этого меня чаем можно и не поить. Отправил с конвоем, и вся недолга.
— От вас, Мария Андреевна, нам нужно дело посерьезнее. Что вы скажете о работе метр…дотеля? — последнее слово для Аполлона оказалось сложным, и он произнес его в два приема.
— Вы хотите, чтобы я чекистам прислуживала?
Арнольд про себя усмехнулся: образованность давалась Аполлону с трудом. А к тому же, как теперь выясняется, орешек и ему на зубы не давался.
Растопчина резко встала, опрокинув табуретку.
— Позовите вертухая. Пусть сопроводит.
Ни один мускул не дрогнул на лице капитана.
— Мария Андреевна, по-моему, вы торопитесь. Неужели вам безразлично собственное будущее?
— Мое будущее — двадцать пять лет советской каторги. Из них осталось двадцать. Но и ими я не собираюсь торговать. Мое будущее! Чем вы можете меня взять? Убить? Но жизнью я давно не дорожу. Что-то отобрать? Так и отобрать нечего. Вернее, последнее, что у меня осталось — моя гордость, но она, к вашему сожалению, так при мне и останется.
— А как быть с вашей внучкой? Неужели вам безразлична её жизнь?
— С какой внучкой?
— Дочерью вашего сына. Дарьей Растопчиной, шести лет от роду.
Княгиня, которая уже было протянула руку к висящему на вешалке ватнику, замерла и, не поворачиваясь, сказала глухо:
— Стыдитесь!.. Впрочем, к какому стыду я призываю? Это чувство вам незнакомо. Дашенька умерла. Мне сказали это ещё на следствии…
— Мария Андреевна, — голос Аполлона был чуть ли не просительным. — Вы слышали когда-нибудь, чтобы я прибегал к таким грубым трюкам? Что говорят обо мне в вашей среде?
Растопчина повернулась и, не отводя взгляда от его лица, медленно проговорила:
— Аполлон Кузьмич — сволочь редкая, но на дешевый понт никогда не берет.
— То-то же, — Аполлон довольно усмехнулся, как если бы княгиня сказала ему лучший из комплиментов — Народ зря не скажет. А вот, можете почитать, ответ на мой запрос из детского дома имени Ушинского города Ленинграда…
Княгиня так стремительно рванулась к столу, что Аренскому показалось, будто она хочет ударить Аполлона. Но Растопчина лишь выхватила из его рук заветный листок. Несколько строк она перечитывала, наверное, не меньше минуты. Потом подняла голову и спросила:
— Напомните, пожалуйста, что за предложение вы мне сделали?
— Вот видите, я всегда знал, что умные люди смогут договориться. Не стану от вас скрывать, Мария Андреевна, за будущую свободу вам придется заплатить. Унижением. Все приходящие и приезжающие из Москвы, как вы сказали, чекисты должны будут приниматься в вашем ресторане по первому классу. Вам придется сносить их капризы, кланяться им, угождать, терпеть откровенное хамство, не теряя при этом достоинства… три года. Иными словами, я предлагаю три таких года в обмен на ваши двадцать лет каторги обычного политзаключенного. Согласитесь, мне тоже придется рисковать, превращая опасного врага народа в обычного бытовика. Думаю, не стоит вам напоминать, что такое пятьдесят восьмая статья.
— Три года? — тихо переспросила она.
— Три года, — кивнул Аполлон, — по истечении которых вы выйдете отсюда с другими документами и другой фамилией.
Растопчина некоторое время молчала, а потом поинтересовалась:
— Не пойму, вам-то зачем все эти трудности?
— Я тоже многое ставлю на карту, и в этой игре мне нужна будет настоящая княгиня. Такая, что не дрогнет ни перед криком, ни перед стрельбой, не поддастся угрозам и подкупу и сохранит лицо в самой трудной ситуации… Если со мной что-нибудь случится, вот этот молодой лейтенант Арнольд Васильевич Аренский — выполнит все, что я вам пообещаю.
— Но что такого может случится с вами?
— Ах, Мария Андреевна, те, кто, как вы сказали, идет за шкурой, могут встретить желающих содрать шкуру и с них.
Когда Растопчину увели, Арнольд спросил:
— А почему ты назначил именно такой срок — три года?
— Думаю, столько княгиня выдержит. Я ведь интересовался у нашего врача: сердце у неё ни к черту.
— А что будет с её внучкой?
— Вырастет! — отмахнулся Аполлон. — Государство позаботится, раз уж всех её родственников под корень извели.