Последняя башня Трои
Шрифт:
Беннет указал на лежавшего старика:
– Так допросите его, когда придет в себя.
– И это безнадежно, сэр. Он станет уверять, что на него набросились неизвестные, хотя, конечно, сам уплатил за удовольствие быть задушенным. Вот если бы вам удалось подстрелить хоть парочку этих старых обезьян в момент нападения, мы легко опознали бы трупы. А по ним вычислили бы остальных. И все было бы по закону.
Прямо по аллее подъехала реанимационная машина, туда погрузили спасенного нами старика. Воздушные патрульные вывели нас с Беннетом из сквера и сдали наземному патрулю на бронированном джипе.
– Садитесь, сэр, – пригласил из кабины командир наземного патруля.
– Нет, – закапризничал Беннет, – мы с помощником завершим нашу прогулку.
– Но мне приказано доставить вас в штаб под своей охраной.
– Тогда поезжайте следом!
И мы продолжили прогулку. Известие о случившемся, как видно, разнеслось по этому району лагеря: все вокруг точно вымерло. На улице, по которой мы шли с Беннетом, теперь не было ни души. На столиках кофеен под навесами стояли недопитые чашечки кофе, двери самих кофеен и лавочек были закрыты. Я не мог отделаться от неприятного ощущения, что из всех окон подопечные наблюдают за нами. Но для проверки надо было подойти к полупрозрачному окошку вплотную, буквально ткнуться в него носом, а Беннет, чего доброго, посчитал бы такое поведение ребячеством. Он угрюмо шагал посреди улицы. Я, прихрамывая из-за ушибленной коленки, поспевал рядом с ним. А позади неспешно катил патрульный броневик.
– Я вами недоволен, мистер Фомин! – вдруг заявил Беннет.
– Не понимаю вас. Я честно выполнил свои обязанности, и вы нисколько не пострадали. В отличие от меня.
Колено у меня в самом деле болело.
– Мистер Фомин, вы должны были стрелять!
– На нас напали полоумные старики. Для того, чтобы отвести опасность, необязательно было убивать их.
– Но из-за вас теперь не найти преступников.
– Да что их искать? Здесь все преступники, все нас ненавидят.
– Мистер Фомин, вы должны были стрелять!
Тут уже я взорвался:
– Если вам так нравится стрельба, то почему вы сами не носите оружие и не стреляете?
– Потому что генерал ООН, да еще американец, не может стрелять!
– А русский временный майор может?
– Обязан! – закричал Беннет. – Русский обязан, уругваец Сиснерос обязан! Мы сохранили вас в Контрацептивной войне, мы уничтожили ваших врагов, мы приравняли вас к себе, сделали победителями, дали вам бессмертие! Вы все получили даром! Так если уж пользуетесь благами нового мирового порядка, извольте нести и свою долю ответственности! Постарайтесь это понять!
– Это вы, с вашей генеральской тупостью и вашей американской спесью, не в состоянии понять то, что понял бы любой русский полицейский сержант! – заорал я в ответ. – Старики ХОТЕЛИ, чтобы я начал стрелять, они только этого и добивались!
Беннет запнулся, а меня уже несло, и занесло дальше, чем следовало:
– Вот интересно: если бы я уложил десяток-другой ваших подопечных, по каким графам смертности вы бы их списали?
Беннет притих, странно взглянул на меня и ласковым тоном спросил:
– У вас есть какая-то интересная информация, мистер Фомин?
Я сразу остыл. Впервые мне пришло в голову, что Беннет в аэропорту с каким-то умыслом назвал цифру лагерных самоубийств специально для моих ушей. Ведь все остальные и так ее знали.
– Какая же у вас информация, мистер Фомин? – мягко настаивал Беннет.
Но я уже вполне контролировал себя. Если жизненный опыт чему-то и может научить, так только осторожности. И я не собирался играть в непонятные мне игры.
– Нет у меня никакой информации, – ответил я. – А если бы что-то и показалось мне странным, я не стал бы ломать над этим голову. В конце концов я только временно прикомандированный, а здесь служат профессионалы. Им виднее.
Беннет одобрительно кивнул:
– Вы сразу показались мне разумным человеком, Витали! – впервые он назвал меня по имени. К нему вернулось хорошее настроение: – Не обижайтесь на мою резкость. Вы – молодец. Как храбро вы прогнали этих старых бандитов!
– Ну да, – буркнул я, – безумству храбрых поем мы песню.
– What? – опешил Беннет. – We sing a song to madness?…
– Такая поговорка была у моего деда, – объяснил я.
– Надеюсь, он не сам ее придумал?
– Это строка нашего великого писателя!
Беннет покачал головой:
– Мне приходилось слышать, что русская литература – самая оригинальная в мире. Похоже, меня не обманывали.
Я собрался было вступиться за честь родной словесности, но Беннет рассмеялся и хлопнул меня по плечу:
– Вы – молодец, молодец, Витали! Не сердитесь на меня. Как вы смотрите на то, чтобы пропустить по рюмочке после наших трудов и побед?
– В такую жару я пью только пиво.
– Начнем с пива, – согласился Беннет. – А когда сядет солнце и станет прохладно, пойдет и виски. Увидите, как прекрасно пойдет!
3
Я отчетливо помню себя в возрасте лет шести-семи. Помню, как мы тогда ужинали с дедом Виталием перед включенным телевизором. Дед пояснял мне:
– С перестройки горбачевской ужинаю только с последними известиями. Сорок лет подряд, иначе не могу. Это у меня уже рефлекс, как у собачки Павлова.
Мне, маленькому, каждый раз казалось тогда: слова "последние известия" означают, что они действительно последние, больше не будет ни событий, ни известий. Конечно, я не знал, что такое горбачевская перестройка и, тем более, что за зверь собачка Павлова. Но дед всегда говорил со мной как с равным. А я капризничал за столом:
– Опять картошка, не хочу!
– Ладно, – соглашался дед, – завтра кашу сделаем.
– И кашу не хочу больше!
– Чего же ты хочешь? – строго спрашивал дед. – Ананас? Так на ананас мы с тобой не заработали.
Я не знал, что такое ананас, но хорошо понимал, что означает "не заработали". Мы жили вдвоем на грошовую пенсию деда. Мы не получали даже моего крохотного детского пособия: его пропивал неведомо где мой отец. И я умолкал.
А по телевизору, из вечера в вечер, показывали одно и то же: взрывы, взрывы, взрывы, на улицах, в супермаркетах, на станциях метро. Взрывы в Нью-Йорке, Париже, Гамбурге, Милане. Дым, разрушенные стены, осколки стекла, неподвижные тела убитых и шатающиеся, окровавленные раненые. Растерянные метания полицейских, бегущие санитары с носилками. Взлетающие с авианосцев самолеты, увешанные гроздьями бомб, и новые взрывы, только снятые с высоты: огненно-дымные клубки, вспыхивающие среди зелени джунглей или стремительно покрывающие склоны гор.