Последняя башня Трои
Шрифт:
Все было привычным, и, поглядывая на экран, дед спокойно жевал беззубыми деснами вареную картошку. Только иногда, если случалось что-то особенное, он оживлялся и комментировал:
– Во молодцы, и в Мехико дом рванули! У этих никто не отсидится, джихад так джихад!
Или насмешливо качал головой:
– Хе, фосгену напустили! Это даже как-то и несерьезно, фосген. Что же им, с ихними деньжищами, зарина не купить?
– Деда, – спросил я однажды, – а кто такие террористы?
– Сумасшедшие.
– Это чего, сумасшедших столько?
– Хватает, – сказал дед.
– А у нас они чего-нибудь взрывали?
– Еще как взрывали!
– А теперь не
– Теперь нет.
– А почему?
– Потому что правительство у нас такое.
– Хорошее? – допытывался я.
– Ну, такое… – сморщился дед. – Крепкое. Вот скоро в школу пойдешь, там тебе объяснят.
И мне объясняли. Я пошел в школу в последние годы Правительства национального возрождения – ПНВ, как сокращенно его называли не только в газетах, но и в школьных учебниках. Правда, тогда, в конце двадцатых, никто еще не догадывался, что эти годы ПНВ – последние. Портреты президента, генерала Глебовицкого, в кителе, с единственным орденом – белым скромным крестиком, висели во всех классах. Нашим первым чтением были рассказы о подвигах, которые он совершал еще молодым лейтенантом на афганской войне.
Сколько раз потом на моей памяти в России менялось отношение к ПНВ! Сразу после его падения, в тридцатые, в эпоху Второй Перестройки, ПНВ называли мафиозной группировкой, прикрывавшейся патриотической демагогией. Неопровержимо доказывали, что родилось оно из симбиоза сотрудников спецслужб с одним из самых мощных кланов криминального бизнеса.
Позднее, в ходе Контрацептивной войны, о ПНВ заговорили с уважением: раньше Запада начало оно решительную борьбу с мировым терроризмом и посреди всеобщей беспомощности впервые показало, какими средствами можно добиться победы. Еще позже, в шестидесятые, в эпоху надежд, когда в Россию пришли генная профилактика и бессмертие, те же действия ПНВ вспоминали с осуждением: нельзя было против жестокости бороться еще большей жестокостью. Теперь, в восьмидесятых, о ПНВ снова пишут одобрительно.
Впрочем, двойственное отношение к нему я помню с тех же начальных классов. Тогда я ловил с мальчишеским любопытством приглушенные разговоры взрослых о повальном воровстве министров и самого Глебовицкого. Слышал пересказываемые шепотком анекдоты, вроде того, что все свершения ПНВ на благо народа – это два переименования: милиции в полицию и Петербурга в Петроград. Но в школе, куда я ходил, в бедной, бесплатной государственной школе, где на уроках труда мы сами чинили свои ветхие столы и стулья, наши педагоги – такие же нищие, как мы, – рассказывали нам о великих делах ПНВ. Они говорили, какие мы счастливые, что родились в России после того, как ПНВ навело в ней порядок.
Под лозунгом наведения порядка ПНВ и пришло к власти в одичавшей стране, где бандиты и воры только что не ходили парадом по главным улицам. И выполнило обещания, начав действительно с уничтожения преступности. Историки могут сколько угодно обвинять ПНВ в корыстолюбии и жестокости, но никто и никогда не мог обвинить его в бездарности там, где речь шла о карательных действиях. Пожалуй, за всю нашу историю, богатую сверх меры всякими опричнинами и НКВД, не было в России правительства, которое готовило бы свои акции так тщательно, в такой абсолютной тайне, а потом проводило их так внезапно, стремительно и эффективно.
В 2016-м, вскоре после прихода ПНВ к власти, все силовые ведомства подверглись жестокой чистке. Народу предъявили несколько сотен офицеров и чиновников, обвиненных в том, что они состоят на содержании у мафии. Молниеносно прокрученные судебные процессы завершились поголовными казнями этих бедняг, выбранных в назидание остальным. Исцеление право-охранителей от коррупции было (хотя бы на время) достигнуто проверенным российским способом – наведением ужаса.
А затем настал черед самого криминала. В помощь полиции бросили курсантов военных училищ и воинские части. Юридические процедуры "на период спасения нации" упростили до предела. Массовые аресты пошли скребком прямо по базе данных, накопленных полицейскими компьютерами на участников криминальных группировок и просто на подозрительных лиц. Пересматривались приговоры сотням тысяч заключенных, уже отбывавших наказание в колониях. Трибуналы-"тройки" списками, на компьютерах штамповали приговоры нового образца: двадцатилетние сроки и – расстрелы, расстрелы, расстрелы.
В годы Второй Перестройки, когда были рассекречены документы и заговорили участники событий, стало известно, что приговоренных преступников в действительности тогда не расстреливали. На военном аэродроме под Архангельском им сковывали руки и ноги, привязывали груз, впихивали в пластиковый мешок с завязкой на шее, укладывали, как бревна, в транспортный самолет и сбрасывали над Белым морем. Все делалось ночью и с соблюдением особых предосторожностей, чтобы западные разведки не поняли, что происходит. Такой способ именовался "чилийским". Деятели ПНВ считали его, во-первых, более гуманным, чем массовые расстрелы, которые оказывают тяжелое моральное воздействие на солдат-исполнителей, а во-вторых, более экономным и экологичным: он позволял обойтись минимальными силами, не требовал ни громадных захоронений, ни крематориев.
В эпоху Второй Перестройки много писали и о том, что на самом деле в 2016-м были направленно уничтожены только мафиозные кланы и криминальные группировки, не вошедшие в систему самого ПНВ, что оно стремилось запугать страну, что, как всегда в России, в той грандиозной чистке пострадало много невинных. Скорей всего, именно так и было.
Но можно понять и пафос наших учителей: преступность съежилась в итоге до незримого состояния. Мы, петроградские дети, в конце двадцатых годов смотрели фильмы начала века о бандитских перестрелках в нашем городе как сюжеты из древней истории. Нам не верилось, что такое могло происходить на тех самых улицах, где мы живем. (Думаю, не зря эти фильмы, напоминание о прошлом, так часто крутили по бесплатным каналам. Пропагандистская служба знала свое дело.)
Одновременно с уничтожением преступности на тот же "период спасения нации" запретили все политические партии, кроме правящей. Прихлопнули даже сталинистские и националистические движения, которые бурно приветствовали приход ПНВ. Самые крикливые их вожаки и писаки пропали без следа. Культом ПНВ были организованность и порядок, оно не терпело никакой самодеятельности вообще, а к самодеятельности угодливой относилось с особым подозрением, потому что не верило в чью бы то ни было искренность.
Но главное, делиться доходами от захваченной страны ПНВ ни с кем не собиралось. Больше того, стремилось свои доходы увеличить, а для этого, кроме покорности, требовало от населения трудолюбия. Главари же националистов и сталинистов, как и их приверженцы, работать не собирались, да и не смогли бы ни при какой погоде. Они рассчитывали получать вознаграждение только за "идейную близость" к победителям, то есть за приветственные визги в честь новой власти и проклятья по адресу врагов. Вознаграждение пришло.