Последняя битва
Шрифт:
Выйдя из краткого транса, священник раскрыл левую ладонь и разочарованно вздохнул. Только две фигурки! Поистине, его талант предсказателя не слишком велик — гораздо меньше, чем у Клоца, который в точности знает, где самые сочные листья и самая вкусная кора!
Потом он пригляделся к черным полированным символам и озабоченно нахмурил лоб. Округленные Губы и Книга! Эти фигурки выпадали очень редко и имели весьма четкие толкования. Губы символизировали нечто новое и при том удивительное, и этот неведомый фактор мог обернуться для гадающего и радостью, и горем; Книга же обозначала не какие-то записи вообще, а совершенно определенный манускрипт, Библию или Святую Книгу, и толковалась как надежда или Божья помощь.
Были ли связаны между собой эти два символа? Поразмыслив,
«Вашингтон» опустился с восточной частью хребта, над поляной с изумрудными травами и яркими цветами, и был заякорен к двум гигантским кедрам. Этот горный луг тянулся вниз по склону до крутого обрыва; там, с южной стороны, лежало довольно извилистое ущелье с бурной речкой, а с севера, за стеной деревьев, поднимались скалы. Оттуда, пересекая поляну, струился ручей и падал с обрыва стремительным звонким потоком; вода в нем была прозрачна, свежа и холодна. Над травами и цветами кружили большие мохнатые пчелы, и Горм, принюхавшись, уверенно направился к лесу. Иеро, прихватив копье и арбалет, шагал за ним. Быстрый ментальный поиск, произведенный перед приземлением, показывал, что это место и в самом деле рай: птицы, насекомые, мелкие хищники и столь же небольшие копытные животные. Вероятно, тварям гигантским и опасным было трудно прокормиться в столь пересеченной местности.
Полоса леса была шириной в шестьсот-семьсот ярдов, и росли здесь кедры с толстой морщинистой корой, чьи корни, напоминавшие змеиные тела, соперничали твердостью с камнем. Деревья, оплетеные лианами, стояли далеко друг от друга, а между ними стелилась трава или выходили на поверхность каменные плиты, покрытые мхом; во многих местах почва была засыпана пустыми шишками. Отметив этот признак, Иеро поднял голову и тут же увидел, как в вышине мечутся тени, то пробегая по стволам, то перелетая с ветки на ветку, то раскачиваясь на лианах. Царство белок, понял он и поднял арбалет; белки казались крупными, по десять-пятнадцать фунтов, откормившимися на кедровых орехах, и мясо их наверняка было нежным.
«Не стоит, — пришла к нему мысль Горма. — Эти хвостатые слишком высоко и бегают слишком быстро. Иди в сторону восхода. Тут, на земле, есть добыча получше».
«Пойдешь со мной?»
Горм облизнулся; розово-серый язык скользнул меж белых клыков, куцый хвост встал торчком, как у охотничьей собаки.
«Нет, друг Иеро, я отправлюсь к скалам. Пчелы летят туда, и я чувствую, как пахнет медом. Наверное, они гнездятся в какой-то расселине… Я найду!»
«Не пойти ли и мне с тобой? Меда, я думаю, много. Хватит на двоих», — забавляясь, послал мысль Иеро.
«Меда много не бывает», — отозвался Горм и, будто призрак, растаял в лесу.
— Когда дело доходит до меда, медвежьему племени свойственны все человеческие пороки, — с усмешкой пробормотал священник и зашагал в восточном направлении.
Животные тут были непуганными, а значит, люди не появлялись в этих краях годами — может быть, столетиями или даже с момента Смерти. Стайка любопытных рыжих белок мчалась по ветвям вслед за Иеро, в опавшей хвое и шишках копошились бурундуки и скользили толстые, в руку, ужи, попадалось и другое зверье — лисы размером с крупную собаку, зайцы, удиравшие от них огромными скачками, лесные мыши и большие птицы в сизо-черном оперении, с мощными клювами и алыми полосками над глазами. Однажды мимо проковылял еж — не меньше, чем по колено человеку, с колючками длиною в палец; вид у него был независимый, и никакого внимания на лис он не обращал.
Наконец деревья расступились, дав место поляне у высокого утеса, напоминавшего разрушенную башню. Основание этой гранитной скалы пересекала трещина, вход в нишу или пещеру, и оттуда, журча среди поросших мхом камней, струился ручеек. На дне его тускло поблескивала зеленая галька, а трещина будто светилась — очень слабо, но все же заметно в ярком сиянии солнечных лучей. На берегу ручья паслись животные — видимо, та добыча, о которой предупреждал медведь: небольшие олени или лани с коричневой, в желтых пятнах, шкуркой и четырьмя рожками: передняя пара над глазами, задняя — около ушей. Они удостоили Иеро не большим вниманием, чем еж — охотящихся лисиц.
Он поднял арбалет. Короткая толстая стрела пропела в воздухе, вонзилась под лопатку оленю покрупней; тот, не издав ни звука, рухнул, как подкошенный. Стадо продолжало пастись — лишь одно из животных вытянуло шею, понюхало выступившую кровь и недовольно фыркнуло. Иеро уловил мгновенный всплеск тревоги, тут же сменившейся недоумением и чувством голода.
Подойдя к оленьей туше, он выдернул стрелу, испросил прощения у Божьей твари, убитой ради пропитания и повернулся к трещине. В этом рваном треугольном проеме определенно виднелся свет! Не такой скачущий, красноватый, как дают факелы или костры, и не такой мертвенный и ровный, как от электрических светильников в подземельях Мануна; нет, это сияние казалось священнику мягким, зеленоватым, удивительно гармонирующим с лесом и скалами, замершими в покое и тишине. Секунду он колебался, раздумывая, не сходить ли за метателем и фонарем, но никаких тревожных сигналов из отверстия не поступало. Эта пещера не была берлогой хищника, и в ней, кажется, вообще не обитали живые существа, если не считать мокриц и жуков; он смутно ощущал лишь большую массу воды под нависшими сводами да радиоактивный след, едва заметный и неопасный.
Удивительно! — мелькнула мысль. Тут мог бы кто-то поселиться — например, лиса… очень подходящее место…
Удивление приняло зримый облик Округленных Губ, и Иеро решительно шагнул к трещине. Инстинкт подсказывал ему, что это нужно сделать; и, вместе с воспоминанием о последнем гадании, в нем пробудилось любопытство. Он зарядил арбалет и, двигаясь почти неслышно в своих мягких сапогах из оленьей замши, скользнул мимо журчащего ручья в пещеру.
Перед ним раскрылся довольно широкий проход, явно естественный, а не рукотворный: стены и своды были из первозданного бугристого камня, заросшего мхом, а внизу, у самых ног, поблескивал мокрой галькой и пел свои песни ручей. Мох слабо флюоресцировал и, вероятно, являлся источником света; его зеленоватое сияние было слабым, но немигающим, ровным, что позволяло отчетливо различить дорогу. Проход, не опускаясь и не поднимаясь, вел в недра утеса, похожего на башню, и Иеро направился туда, зондируя стены и почву своим ментальным щупом.
Через десять минут, одолев не более тысячи футов, он стоял на берегу подземного озера, из которого струился ручеек. Оно лежало в овальной чаше посреди обширной подземной полости, залитой неярким зеленоватым светом; мягкие языки мха ползли по стенам на высоту двух-трех человеческих ростов, но потолок был чист от зарослей и, судя по виду, являлся прочной и монолитной гранитной плитой. Пол, довольно ровный, плавно спускался к воде и позволял обойти озеро вокруг — что Иеро и сделал, насчитав больше четырехсот шагов. Кое-где на берегу лежали гранитные глыбы, одни — по пояс, другие — по колено, и священник, выбрав подходящую, сел и уставился в воду.
У берега было мелко, озеро просвечивало насквозь, и по его каменному дну ползали какие-то крохотные существа. Вначале они показались Иеро похожими на крабов, но он быстро сообразил, что это не так: создания выглядели полупрозрачными, студенистыми, без всяких признаков панциря, клешней, рта и глаз — просто комочек слизи размером с ноготь, из которого высовывались многочисленные маленькие щупальцы. Больше всего они напоминали амеб, которых Иеро разглядывал в древнем, чудом сохранившемся микроскопе в первый год обучения в шконе Аббатств. Их движение казалось хаотическим, бесцельным, и никакой ментальной активности, даже проблеска мысли, от них не исходило. Временами амебы замирали, втягивали щупальцы и будто покрывались плотной кожицей, превращаясь в шарики величиной с лесной орех; несколько таких шариков развернулись на глазах священника, стали почти прозрачными и беспорядочно замельтешили в камнях.