Последняя драма Шекспира
Шрифт:
Уилл осторожно взял шар в руку, поднял его и сквозь прозрачное стекло взглянул на пламя свечи.
Огонь, пройдя сквозь стекло, ожил, очистился, стал ярким, словно солнечный свет, заиграл всеми цветами радуги – и вдруг из этого сияния сложилась живая картина.
Уилл увидел джентльмена, сидящего за письменным столом. В руке у него было гусиное перо, и он водил этим пером по листу бумаги, выводя на нем ровные строки.
Приглядевшись,
Это он, только постаревший на несколько лет, писал что-то за столом в полутемной комнате, иногда отрываясь от своей работы и оглядываясь по сторонам, словно в поисках нужного слова.
– Это я? – растерянно спросил Уилл то ли старуху, то ли хрустальный шар, то ли свое отражение в нем.
И отражение в шаре ответило ему.
– Это я! – проговорило оно, как эхо.
Уилл огорчился.
Ему хотелось увидеть свое будущее не таким.
Он надеялся, что его ждут дальние страны, удивительные приключения. Он рассчитывал увидеть в глубине хрустального шара наполненные ветром паруса кораблей, покрытые пальмами острова, дворцы иноземных владык, экзотических красавиц. А вместо этого – письменный стол, медный подсвечник и гусиное перо.
– Что же, меня ждет судьба клерка? – спросил он старую женщину. – Грошовый заработок, унылая бумажная работа?
– Не спеши с выводами, Уилл Шекспир! – ответила старая Мегги. – Не все то золото, что блестит! Может быть, гусиное перо и чистый пергамент принесут тебе славу большую, чем слава всех мореплавателей и конкистадоров! Может быть, в твоей жизни будут чудеса и дальние страны, но ты сам сотворишь их, своими собственными руками… точнее, своими собственными мечтами! Может быть, твое будущее будет ярче и блистательнее, чем ты можешь себе представить.
Уилл хотел что-то спросить у старухи, но тут снова мяукнула старухина кошка, и в глазах Уилла потемнело, он на секунду ослеп… а когда зрение вернулось к нему, он обнаружил себя на улице, точнее – в узком проулке за домом аптекаря. В руках у него был сверток с перчатками господина бейлифа.
Уилл встряхнул головой, пытаясь понять, что за чудеса с ним произошли. Выходит, ему померещилась лачуга старой Мегги, померещились ее предсказания?
На всякий случай Уилл проверил свой карман.
Пенни в нем не было.
Но, может быть, он его просто потерял?
Лиза проснулась от звона. Звонил ее телефон. Не мобильный – домашний, который стоял на прикроватной тумбочке.
Лиза протянула руку, схватила
И услышала раздраженный голос Гиацинтовой:
– Тверская, ты не забыла, что сегодня занята в утреннике?
– Вы уже вернулись? – пробормотала еще не проснувшаяся Лиза.
– Откуда?
– Из Шотландии.
– Тверская, ты что – пьяна? – возмутилась Валерия. – Кончай нести ерунду, срочно приезжай в театр!
Лиза вскочила, взглянула на часы – и схватилась за голову: было уже девять часов, а в одиннадцать начинался детский утренний спектакль «Белоснежка», и она играла там роль злой мачехи.
Быстро под душ, быстро выпить чашку черного кофе, завтракать некогда.
Через час с небольшим она уже была в театре.
– Быстро добралась! – одобрительно проговорил дядя Костя. – Хорошо, а то Валерия уже ядом исходит.
Миша и Гриша, двое рабочих сцены со следами тяжелого похмелья на лицах, тащили за кулисами большое зеркало – то самое, с которым по ходу спектакля должна разговаривать Лизина героиня. Вдруг один из них споткнулся, второй с трудом удержал зеркало, но по нему зазмеились трещины.
– Ох ты, несчастье какое! – всполошился дядя Костя. – Плохая примета… очень плохая…
– Еще какая плохая! – подхватил появившийся неизвестно откуда Радунский. – Спектакль сорвется, Валерия нас всех на куски разорвет. Она сегодня с утра на взводе!
Помяни черта – и он тут как тут. Тут же рядом с пожарным возникла Гиацинтова, увидев расколотое зеркало, она побагровела и заорала на рабочих, те не остались в долгу, покрыли ее матом и с мстительным видом ушли опохмеляться.
Гиацинтова застыла, как соляной столб, дико вытаращив глаза.
Но на то она и была помощником режиссера, чтобы разруливать самые безнадежные ситуации.
Взяв себя в руки и хотя бы внешне успокоившись, она повернулась к Лизе:
– Тверская, будешь разговаривать не с большим зеркалом, а с маленьким, ручным. Сможешь перестроиться?
– А что мне остается? А маленькое зеркало есть?
– У Соловьева должно быть… – Валерия закрутила головой. – Где Соловьев? Видел его кто-нибудь?
Андрей Иванович Соловьев был театральным реквизитором. В его хозяйстве можно было найти все – от мушкетерской шпаги (конечно, подлинной) до автомата Калашникова (конечно, бутафорского) и от старинного граммофона до бриллиантового колье (конечно, фальшивого).
Только самого Андрея Ивановича, как назло, не было в пределах досягаемости.
– Да где же Соловьев? – раздраженно повторила Валерия.
– Заболел он, – ответил за отсутствующего дядя Костя, который всегда был в курсе событий.
– Что значит – заболел? – ахнула Гиацинтова.
– Заболел – значит, больничный у него. По причине острого респираторного заболевания.
– Нашел время! – Валерия позеленела, вытащила из кармана телефон и набрала номер Соловьева. Поговорила с ним полминуты, повернулась к Лизе и протянула ей связку ключей: