Последняя глава (Книга 2)
Шрифт:
Майкл поглядел, как она храбро пытается улыбнуться, и нерешительно спросил:
– Хочешь, я о нем разузнаю?
– Если я ему буду нужна, он найдет меня сам.
– Я повидаюсь с Компсоном Грайсом. С Уилфридом у меня почему-то разговор не получается.
Когда она вышла, Майкл посидел, сердито перебирая письма, на которые ему так и не захотелось отвечать. Бедная Диннй! Какое все это безобразие! Потом он сдвинул письма в сторону и ушел.
Контора Компсона Грайса помещалась неподалеку от Ковент-Гардена, - этот рынок по каким-то пока непонятным причинам влечет к себе литераторов. Когда Майкл около полудня вошел к молодому издателю, тот сидел в единственной прилично обставленной комнате своей конторы и с довольной улыбкой читал газетную вырезку. При виде посетителя он встал.
– Здравствуйте, Монт! Видели заметку в "Моменте"?
– Да.
– Я послал ее Дезерту, а он надписал сверху вот эти четыре строчки. Здорово, а?
Майкл прочел четыре строки, написанные рукой Уилфрида:
Приказ хозяина - закон!
Велит "куси!" - кусает он...
Велит "служи!" - скулит, юлит,
Все, как хозяин повелит.
– Он, значит, в городе?
– Был полчаса назад.
– А вы его видели?
– Нет, не видел с тех пор, как вышла поэма.
Майкл кинул острый взгляд на его благообразное, пухлое лицо.
– Довольны тем, как идет книжка?
– Выпустили сорок одну тысячу, и конца еще не видно.
– Случайно не знаете, собирается Уилфрид опять на Восток?
– Понятия не имею.
– Ему, наверно, здорово опротивела вся эта канитель.
Компсон Грайс пожал плечами:
– Много ли поэтов зарабатывали тысячу фунтов на книжке стихов в сто страниц?
– Недорогая цена за человеческую душу.
– И получит еще тысячу наверняка.
– Я всегда считал, что печатать "Леопарда" не надо. Раз он на это пошел, - я его всячески защищал, но этот поступок был непоправимой ошибкой.
– Не согласен.
– Естественно. Вам он принес немало.
– Смейтесь, сколько хотите, - с горячностью возразил Грайс, - но если бы он не хотел, чтобы поэма вышла, он бы мне ее не послал! Я не сторож брату моему. И то, что вещь имеет успех, ее нисколько не порочит.
Майкл вздохнул.
– Наверно, нет, но для него это не шутка. На этом рушится его жизнь.
– И тут я с вами не согласен! Жизнь его рушилась, когда он отрекся от веры, чтобы спасти свою шкуру. А теперь пришло искупление, - оно принесло ему, кстати, совсем недурной доход. Его имя знают тысячи людей, не имевших о нем раньше никакого понятия.
– Да, - задумчиво сказал Майкл, - тут вы правы. Ничто не приносит такой популярности, как гонения. Грайс, я вот о чем вас попрошу. Узнайте как-нибудь обиняком, каковы его намерения. Я однажды позволил себе бестактность и не могу обратиться к нему сам, а мне очень нужно это знать.
– Г-м-м, - поморщился Грайс.
– Вы же знаете, что он кусается.
Майкл ухмыльнулся:
– Ну, своего благодетеля он не укусит. Я вас серьезно прошу. Сделаете?
– Попытаюсь. Кстати, вот книжка этого канадца, которую я только что издал. Превосходная вещь! Я пошлю вам экземплярчик, вашей супруге, безусловно, понравится. ("И она всем о ней расскажет", - добавил он про себя.)
Он пригладил свои и без того прилизанные темные волосы и протянул Майклу руку. Майкл пожал ее чуть-чуть крепче, чем ему бы хотелось, и ушел.
"В конце концов, - думал он, - для Грайса это всего-навсего коммерция. Что ему Уилфрид? В наше время надо хватать все, что попадется под руку!" И он задумался о том, что заставляет людей покупать эту книгу, где нет ни эротики, ни убийств, ни сенсационных разоблачений. Доброе имя империи? Национальная гордость? Ерунда! Нет, болезненный интерес к тому, как далеко может зайти человек, спасая свою жизнь и при этом не поступаясь тем, что принято звать душой. Другими словами, спрос на книгу определялся той безделицей, которую немало людей считают уже умершей: совестью. Перед совестью читателя ставится вопрос, на который ему не так-то легко ответить; а поскольку поставила этот вопрос перед автором сама жизнь, читатель чувствует, что в любую минуту такой же страшный выбор может встать и перед ним самим. Что же он тогда будет делать, несчастный? И Майкл вдруг, в который уже раз, почувствовал прилив глубочайшей жалости и даже какого-то почтения к людям, за что более интеллектуальные из его друзей порой называли его "беднягой Майклом".
Размышляя таким образом, он дошел до своей приемной в парламенте и принялся было рассматривать предложенный кем-то законопроект об охране природных богатств, но ему принесли визитную карточку генерала Конвея Черрела с припиской: "Можете вы уделить мне минутку?"
Майкл черкнул тут же карандашом: "Буду очень рад, сэр", - вернул карточку служителю и встал. Из всех своих родных он хуже всего знал отца Динни и ждал его прихода с некоторым трепетом.
Генерал вошел со словами:
– Ну, тут у вас настоящий крольчатник!
Вид у него был подтянутый, как и полагается человеку его профессии, но лицо осунулось и казалось встревоженным.
– Хорошо, что мы хоть не размножаемся, как кролики, дядя Кон!
Генерал сухо рассмеялся.
– Да, и на том спасибо! Надеюсь, я тебе не помешал? Я насчет Динни. Она все еще живет у вас?
– Да.
Генерал помялся, но потом, скрестив руки на набалдашнике своей трости, твердо произнес:
– Ты ведь близкий друг Дезерта, правда?
– Был им. Теперь я и сам не знаю, друг я ему или нет.
– Он еще в Лондоне?
– Да, я слышал, что у него приступ малярии.
– Динни с ним еще встречается?
– Нет.
Генерал снова помялся и снова собрался с духом, крепко сжав руками трость.
– Мы с матерью, как ты понимаешь, хотим только ее счастья. Мы хотим, чтобы ей было хорошо, все остальное не имеет значения. А ты как думаешь?
– Мне кажется, никому не важно, что мы все думаем.
Генерал нахмурился:
– То есть как это так?
– Важно, что думают они оба.