Последняя граница
Шрифт:
– Поэтому я и говорю: то, что произошло, не имеет значения.
– А я все вспоминаю Фриленда, – сказал Мюррей. – Подождем гаубицу. Подойдут войска и из Додж-Сити.
Но ни фургоны, ни пушка не подошли. Мюррей, прождав до шести часов, послал сержанта Гити и солдата Хеннеси разузнать, не заблудился ли обоз где-нибудь между Медисин-Лодж-Ривер и Дарлингтоном. Он также передал сержанту рапорт для полковника Мизнера и приказал отправить его с Хеннеси, как только они встретятся с обозом. Сам Гити должен был вернуться обратно.
Подумав, Мюррей добавил:
– Если нас уже не будет здесь, погрузите раненых
– Если вас уже не будет? – переспросил Гити.
– А теперь, сержант, отправляйтесь, – сказал Мюррей.
Он посмотрел, как два кавалериста перебирались через поднявшуюся реку, и вернулся к своим эскадронам. После отдыха солдаты и лошади были в лучшей форме; уныние солдат, вызванное утренним поражением, рассеялось. Однако уже три дня солдаты получали сокращенный паек, а потери убитыми и ранеными ослабили отряд. Пикеты стерегли холм, но шайены пока не показывались. над траншеями и не делали попыток убежать.
Мюррей вспомнил рассказы о прошлом, об Орегонском тракте и о первых караванах, проходивших через прерии. В те дни обстановка была совершенно иной, и все же он сомневался, был ли хоть один караван поселенцев в столь отчаянном и безнадежном положении, в каком оказались Маленький Волк и его народ. Они были уже зажаты в тиски войсками, почти вдвое превышавшими их численностью, а отряд, посланный из Додж-Сити, полностью блокировал их путь на север; у них не оставалось ни одного шанса, что хоть кто-нибудь сможет прорваться. Если у них даже и были скудные запасы продовольствия, они наверняка уже израсходованы. Рано или поздно воины расстреляют свои последние патроны, а непрерывное бегство вконец измотает и всадников и лошадей. Он слышал, что шайенские мальчики и девочки ездят верхом уже с четырех лет. Накануне он был свидетелем такого наезднического искусства, какое даже трудно было себе представить, но он знал также, что ни один человек не в состоянии час за часом, день за днем скакать верхом беспрерывно. Они свалятся, даже если им и удастся убежать, хотя он не верил в это.
– Пусть люди спокойно отдыхают, – сказал он Уинту. – Отряд из Доджа придет сюда завтра утром.
– Индейцы могут ночью скрыться.
– Да, могут, – согласился Мюррей. – Я оставлю пикеты на всю ночь.
– Хорошо было бы доставить раненых к доктору. Им дьявольски тяжело при такой жаре.
– Фургоны придут сюда утром, – повторил Мюррей.
– Надеюсь.
Мюррей спал и эту ночь. Странно, он успокоился с той минуты, как понял, что шайены обречены, точно и его судьба была неразрывно и страшно сплетена с судьбой этого маленького индейского племени. Шайены являлись для него символом свободы, а он сам – символом рабства. Но он уже перестал бороться, да и не искал борьбы. Ведь он – наемник, которому дали оружие, чтобы разрушать, и вот он сам разрушит то единственное, что было олицетворением его смутных надежд и стремлений. Он не мог сказать, в чем он не прав и в чем правы они, эти полуголые индейцы, не имеющие понятия о том, что белый человек считает законом, порядком, приличием. Но Мюррей твердо знал, что, уничтожая их, он заглушит последние остатки своей совести и сможет тогда сказать, как говорил покойный сержант Келли: «За это хорошо платят, а человеку приходится делать вещи и похуже».
Поэтому он
– Трубач! – крикнул он. – Трубач!
Но незачем было трубить сигнал. Солдаты уже вскакивали на коней, и молодые лейтенанты отрывисто подавали команду.
Со всех сторон мчались с донесениями пикеты:
– Все время горели костры, сэр, и эти язычники распевали свои проклятые песни. Все случилось так внезапно, как гром среди ясного неба.
– Темпор! – крикнул Мюррей. – Возьми еще солдата и оставайся с ранеными. Гити заберет вас завтра… Капитан Уинт, вперед!
Они поскакали в темноту, вслед утихавшему топоту индейских лошадей. Шайены бежали, воспользовавшись холмом как прикрытием, и когда Уинт со своими солдатами обогнул его по узкой полоске прибрежной земли, глухой и слабый шум почти замер вдалеке.
Внезапно Уинт скомандовал отряду остановиться.
Мюррей проехал вдоль тесных рядов ржущих и встающих на дыбы лошадей, и когда он добрался до головы колонны, то увидел, что Уинт уже спешился и нагнулся над чем-то лежащим на земле.
– Что такое? – спросил Мюррей.
Уинт выпрямился. Он держал на руках индейского ребенка. Мальчику было не более пяти лет, и он был мертв: пуля попала ему в шею. У него было круглое скуластое личико, черные глаза широко раскрыты.
Гордон, один из бывших в пикете солдат, протиснулся вперед и жалобно сказал:
– Это, верно, моя работа, сэр: я несколько раз стрелял по ним. Но я ничего не мог разглядеть в темноте, кроме плотной массы, и несколько раз выстрелил наугад.
– И правильно сделал, – равнодушно сказал Уинт.
– Он мертв, – заметил Мюррей.
– Я думаю, нам следовало бы похоронить его.
– Наши убитые остались позади, их не похоронили.
– Нам следовало бы похоронить его, – повторил Уинт.
Мюррей взглянул на него, затем медленно кивнул головой. Несколько солдат спешились и молча принялись ножами рыть могилу. Неглубоко – около двух футов. Кто-то бросил им свое одеяло. Уинт завернул в него маленького индейца и положил в неглубокую яму.
– Все равно зря, – сказал один из солдат, – койоты найдут.
– Они найдут, хоть закопай на десять футов, – добавил другой.
Могилу завалили сырой землей и утоптали ногами. Чей-то голос из темноты насмешливо протянул:
– Может быть, и молитву прочитаете над ним, капитан?
– Заткни глотку, или я ее сам заткну! – крикнул Мюррей.
Солдаты снова сели на лошадей. Топот копыт уже давно затих в ночи, поэтому спешить было бесполезно, и отряд медленно двинулся на север.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Сентябрь 1878 года
ВАШИНГТОН ВМЕШИВАЕТСЯ
Тем временем Мизнер послал по телеграфу подробный рапорт военному министерству в Вашингтон. Агент Майлс, со своей стороны, послал доклад в индейское ведомство. Уильям Николсон, уполномоченный управления по делам индейцев в Лоуренсе, штат Канзас, отправил довольно обстоятельное донесение в министерство внутренних дел. Он предупредил также агента Майлса, чтобы тот не делал никаких заявлений репортерам.