Последняя игра
Шрифт:
Хорошо, хоть Макс – разумный человек и настоящий друг. Не стал мозги компостировать, что, мол, Настя от него ушла, за бандита замуж выходит. Хотя и не одобряет он, видно, это. Конечно, не спрячешь такие чувства, особенно от женщины, которую, он все-таки, кажется, продолжает еще любить. Настя поговорила с ним на следующий день после возвращения с Андреем из Крыма, вернее, начала только говорить, стесняясь и краснея, а он прервал ее:
– Настя, да перестань ты… Я же все понимаю. Я все понял еще тогда, когда он впервые к тебе домой пришел. Еще до вашего отъезда все было ясно. Ты на него так уставилась, когда
– Чего же ты мне сразу не сказал? – растерянно спросила Настя.
– Что не сказал? Что он на тебя пялился? А что тут говорить… Ты же сама все решила. Ладно, Настя, не туманься, мы с тобой взрослые люди, будем работать дальше. Ты не бойся, я на фирме нормально все буду делать, мне-то ты бабки платишь, надеюсь, не уволишь?
– Нет, конечно.
– Ну и оппаньки! А вообще-то, спасибо тебе.
– За что?
– За то, что голову мне не морочила. Сразу сказала все. Так лучше.
– И тебе спасибо, что так хорошо все понимаешь.
– Ладно тебе… Какие между нами счеты, «спасибо», «пожалуйста»… Димка-то звонит?
– Звонит…
Димка, ее первый, как говорили в школе, «парень», уехал в Штаты на недельку. Настя же его и послала связи налаживать с поставщиками. Уехал да задержался, звонил, говорил, что то то не сделал, то это… А потом, через полгода уже, наконец сообщил, что женился и остается в Нью-Йорке.
– Ну и как он там?
– Говорит, нормально. В гости зовет.
– Ну съезди, раз зовет.
– Да куда там… Сейчас столько работы будет…
– Андрюша подкинет?
Настя внимательно посмотрела на своего бывшего одноклассника. Она знала, как он относится к бандитам. Плохо, это не то слово…
– Андрей, понимаешь ли, другой человек. Очень сложный. Ты его, пожалуйста, не считай уж за такого бандюгана.
– А за какого мне его считать? Бандит и есть. Ну, это твое дело, я же тебе ничего не говорю, я же не… – Он чуть не сказал «родители», но вовремя осекся, – наставник твой, чтобы указывать. Тебе нравится – твое дело. И давай об этом не будем больше, о'кей?
– О'кей…
Настя оглядела себя в зеркало. Вполне для сегодняшних встреч достойно. Черный костюм, слегка расклешенные брюки, пиджак чуть широковат, но это ничего, кофточка тоже черная, шелковая, туфли… Надобности в тяжелых ботинках больше нет, по улице ей сегодня пешком вряд ли придется ходить, только от подъезда до Саниного джипа и обратно…
Открыла на звонок входную дверь – Саня, конечно, кто же еще. Как всегда, минута в минуту.
– Привет. Ты что, часы новые купил? – Настя скосила глаза на тяжелый золотой браслет, украшавший левую руку шофера.
– Ага. По дешевке.
– Это сколько же такие по дешевке?
– Пятьсот бакинских.
– Ого. Действительно недорого. Где ж такие продают за эти деньги?
– Все, Настя, знаете ли, кончились, к сожалению… разовая акция… Менты сбрасывали излишки… Контрабанду там очередную взяли, вот и пустили часть в свободную продажу. Для своих.
– Менты и бесплатно могли бы отдать. Тоже мне, бизнесмены…
– Да ладно, у них тоже детишки дома плачут, надо же семьи кормить, а то загнутся на своей зарплате.
– Они не загнутся.
Диалог шел в шутливо-легком тоне, пока они ехали на лифте вниз.
– Все взяли? – спросила Настя, садясь в машину на заднее сиденье. Спереди, рядом с водительским креслом, сидел Штихель, здоровенный дядька, совсем не похожий на одноименный инструмент. Как-то Настя спросила у Андрея, кто и за что наградил такой кличкой этого костолома.
– А кто тебе сказал, что это кличка? Это фамилия у него такая. Родители наградили. Веня Штихель. То ли немец, то ли еврей, хрен его разберет. Он молчун у нас. А так привыкли все – Штихель и Штихель…
Настя посмотрела на затылок Штихеля. Он повернулся, улыбнулся по-детски, – улыбка у него была светлая, такая бывает у очень крупных и физически сильных людей, – и кивнул маленькой головой, вросшей в чудовищные покатые плечи.
– Все путем, Настя. Можно ехать сымать кино.
– Тогда поехали. «Сымать», – повторила она за Штихелем.
Самое интересное, что «сымать» они и вправду собирались. Не сами, конечно, и не было это кино самоцелью, однако через пятнадцать минут машина уже въехала на территорию «Ленфильма», пронеслась под поднятым шлагбаумом по хозяйственному двору мимо столярного цеха, свернула направо, проскочила между двух желтеньких домиков и остановилась рядом с небольшим сквериком в «главном» дворе перед входом в широкий коридор, почти тоннель, из которого вели двери в гигантские залы, именовавшиеся в то благословенное для студии время, когда здесь еще снимали кино, павильонами. Сейчас, Настя знала, в первом, самом большом и наиболее плотно задействованном прежде, павильоне расположился мебельный магазин, в остальных тоже какие-то коммерческие, как принято было теперь говорить, структуры. Парочка павильонов оставалась в первозданном виде, но снимать в них было дорого. Те из творцов, которым удавалось найти деньги на свои проекты, предпочитали работать на натуре или в городских, реальных интерьерах. Это было дешевле и проще по многим причинам, распространяться о которых творцы не любили.
Настя вышла из машины в сопровождении Штихеля и Сани, последний держал в руках небольшой чемоданчик с кодовым замком.
– Ну, где тут кино снимают? – весело спросил у Насти Штихель.
– Этого, Веня, не знает никто. Где-то умудряются, – пожала она плечами.
Двор производил впечатление полного запустения. Кроме них троих во дворе, ограниченном корпусами студии, очень просторном, с заросшим густыми кустами сквериком в центре, не было ни души. И ни одной машины.
– Пошли, – сказала Настя, – в офис.
Они двинулись вглубь коридора-тоннеля, производящего какое-то сюрреалистическое впечатление той же пустотой и ощущением заброшенности, словно вымерли все, кто когда-то бегал здесь с пачками документов, с тележками, на которых стояли камеры, с яуффами, набитыми отснятой и проявленной кинопленкой: режиссеры, актеры, гримеры, костюмеры, светотехники, рабочие, беспрерывно передвигающиеся в студийной суматохе по этому коридору день и ночь, – жизнь на студии не затихала ни на минуту, и в любое время суток здесь царила наполовину деловая, наполовину весело-хмельная суета – все куда-то исчезли, не оставив после себя ни малейшего следа. Исчезли вместе с «важнейшим из искусств…»