Последняя Империя
Шрифт:
Профессор перевел дух и закричал на Джипа!
– А кто тебе разрешил это сделать, а? Ты почему, а?
– Вечно раскричится, - пробормотал Джип.
– Отстань, ладно?
– Ну, не буду, - сказал профессор, - не буду, не сердись. На чем мы остановились?
– Да, - сказал суперимператор задумчиво, - сперва это было необходимо. А потом... стал я бояться. Подумай: у каждого родственники, друзья. По ночам спать перестал. Одно думаю: кто-нибудь да отомстит. Утром отдашь приказ насчет этих... родственников и прочих... А у них свои друзья, свои родственники. Значит, начинай сначала, - он сделал безнадежный
– И кому верить?
– суперимператор говорил будто сам с собой.
– Уж личная охрана через какое сито проходила... Глядит на тебя преданными глазами. А может, проморгал какой-нибудь чиновник, недопроверил... и у него, может, брат казнен или отец... только и ждет, когда отвернешься...
– гримаса ужаса исказила его морщинистое лицо.
– Не знаете вы, как я живу. Все меня боятся, а я, - он прокричал это, - я-то как боюсь! Такого страху... никто... никто!
Пип следил за ним с прищуром, громко посапывая. Достал из кармана портсигар, вынул сигарету, почиркал спичкой, шумно затянулся.
Трактирщик угрюмо сказал:
– Во-от оно как... А я все думал: зачем зря губит людей?
У Цезаря-Адольфа вырвался сдавленный смешок.
– Ничего себе - зря! Думаете, вы один такой догадливый? Один понимали, что я их... зря?
– он махнул рукой.
– Пожалели бы вы меня... увели отсюда... спрятали!
– это вырвалось у него искренне, в какой-то смертной собачьей тоске. Пип громко вздохнул и выпустил огромный клуб синего дыма.
– Послушайте, - просительно сказал суперимператор, - а можно мне закурить? Двенадцать лет мечтал о папиросочке!
Пип протянул ему портсигар с русалкой. Суперимператор трясущейся рукой взял сигарету, но не донес ее до рта, спросил боязливо:
– А они у вас... не отравленные?
– Я же курю, мистер суперимператор, - сказал Пип с упреком.
– А спичку?
– сказал Цезарь-Адольф.
Пип тряхнул коробком.
– Спички кончились, прикуривайте так, - он покосился на сигарету.
– Э, погасла...
– Да вот вам вместо спичек, - сказал Джип, протянув суперимператору зажигалку. Увидев перед носом пистолет, тот коротко, жалобно вскрикнул:
– О-о!
– и упал в кресло.
Через минуту, осмотрев тело, профессор сказал:
– Он умер, - и уронил руку, в которой больше не бился пульс.
– Бедный глупый человек!
– Можешь оживить его, если хочется, - сказал Джип, пожав плечами.
– Не успею. Разрыв сердца.
– Джип, Джип!
– сказал Пип.
– А что теперь с ним делать?
– Давай засунем его в камеру, - сказал Джип.
(Здесь в точности записаны все те слова, которые были произнесены над телом владыки последней империи на планете Земля). Затем Пип и Джип внесли останки в камеру и положили их там, накрыв черным фартуком. Одна за другой хлопали, защелкиваясь, бронированные двери. Джип сказал Пипу:
– А теперь смоемся.
Но Пип возразил:
– А это все кому?
– он указал на стол, уставленный едва початыми яствами и графинчиками.
– Собакам, что ли?
– Пип, мы уходим, - сказал Джип.
– Валяйте, - нахально ответил Пип.
– У меня дел по горло, - сказал Джип.
– Слышишь?
– Слышу, - спокойно ответил Пип.
– Я не стану тебя отсюда вытаскивать, так и знай, - сказал Джип.
– Не нуждаюсь, - невозмутимо ответил Пип и позвенел отмычками.
– Остаешься?
– с угрозой спросил Джип.
– Остаюсь, - лениво ответил Пип. И тогда Джип сказал профессору и трактирщику:
– Пойдемте.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ЕЩЕ ОДНО ПРИКЛЮЧЕНИЕ
Радио молчало. И снова стали слышны звуки, от которых горожане отвыкли: шарканье шагов по мостовой, шорох, с которым ветер гнал обрывки газет, проспекты несостоявшегося празднества, разноцветные обрывки серпантиновых лент, выметенных с трибун суперимператорского цирка. Пронзительный ветер хозяйничал в столице, заключенной в стенах из монолитного железобетона с зубцами, обмотанными колючей проволокой. Ветер свистал на всем пространстве от харчевни "Дядюшка Мирбо" до оптового склада "Токсима и сыновья. Рогожа и кожи". Ветер громыхал жестяными вывесками, обрывал со стен правительственные распоряжения, а с губ - шепотки, шепотки... Был слышен шум и свист ветра, а радио молчало. И это было страшно. Среди дня закрылись ставни домов и улицы опустели. Редкие прохожие шли не в ногу, пугливо оглядываясь: видно, уж самая крайняя необходимость выгнала из дому, хотя день был вовсе не плохой, только дул ветер, но солнце светило ярко.
Джип один стоял на Королевской улице и, чему-то усмехаясь, рассуждал сам с собой:
– Согласится или не согласится? Вот ведь не думал... Забавно! А городишко-то притих. Сидят по норам, съежились, ждут, какие последуют указания из мозга империи. А там вместо мозга - Пип. Налакался и дрыхнет. И мне еще за ним идти, вытаскивать, если сам не объявится... Согласится или не согласится?
В то время из окна послышался голос короля Людовика XXIV.
– Филипп! Проводите послов его величества короля Ньянаньенга!
Дверь особняка отворилась. Вышли профессор и трактирщик, розовые от смущения. Джип подбежал к калитке.
– Не согласился?
– спросил он.
– Я так и знал!
– Старый прощелыга!
– сказал трактирщик в угрюмой ярости.
– Уж выбрал ты себе родню, ничего не скажешь!
– А что!
– осведомился Джип невинным тоном.
– Он говорит, - сказал профессор, - что не может отдать свою дочь негритянскому царьку. Говорит, что он лично против расовой дискриминации, но что скажут другие династические кланы...
– ...и всякая такая ерунда, - добавил трактирщик.
– Он требует назад свой луидор.
– Отдайте, если хочется, - Джип насмешливо фыркнул. Трактирщик сказал:
– Ты не смейся, малый. Чую: опять задумал штуку. Говори, какую.
– Да, мальчик, - сказал профессор.
– Как ты намерен поступить? Не надо глупостей, прошу тебя...
– Ладно, ладно, - сказал Джип, - сейчас увидите.
– Ку-ку, Марго!
Марго появилась в окне.
– Ку-ку, Джип!
– Выходи, я жду!
– Минутку, Джип!
– она скрылась.
– Вот и все, - сказал Джип и продолжал, будто цитируя газетный отчет. Прекрасная принцесса была среди бела дня похищена шайкой злоумышленников.
– А дальше. Джип?
– с тревогой спросил профессор.
– Дальше?
– переспросил Джип, глядя как Марго с чемоданчиком в руке бежит к нему через палисадник. Он подкинул на руке корону.
– Я знаю одного хрыча - тут, за углом...
– и осекся, покосившись на трактирщика.
– На дорогу нам хватит.