Последняя Империя
Шрифт:
Опустив автомат, Мирошкин несколько секунд смотрел на догорающие останки «КАМАЗа», потом машинально отдал оружие солдату и присел на корточки рядом с телом друга. Василий уже не дышал, единственный его глаз был открыт, и, отражая серую хмарь осеннего неба, стал таким же серым и безжизненным, утратив живую, природную голубизну. Юрий медленно стянул со своей головы шапку. Мимо него проползли джипы с высокой комиссией, но Мирошкин, казалось, не видел этого.
Спустя восемь лет в международном аэропорту Гааги Юрий Мирошкин спускался по трапу с борта «Боинга-747». На погонах его щегольского мундира сияли три полковничьих звезды,
"Что же тогда творится в Брюсселе? — подумал Юрий, складывая зонтик уже внутри салона. — Если здесь такой дождище хлещет, то там, наверное, вообще всемирный потоп?"
От дамы, стоявшей рядом с ним, возбуждающе пахнуло резким, изысканным ароматом, и на несколько минут Мирошкин забыл о проблемах столицы Бельгии. Машинально, на автопилоте полковник последовал за женщиной со столь восхитительным парфюмом. Она оказалась привлекательной во всех отношениях. За эти годы Юрий так и не женился, но сумел оценить все преимущество холостяцкого существования, и кратковременные бурные романы скрашивали его скучную личную жизнь.
"Пройдем паспортный контроль, и надо будет с ней познакомиться", — подумал Мирошкин, продолжая смотреть вслед красавице. Он не глядя сунул паспорт в руки чиновника. Гораздо больше полковника сейчас волновало, в какую сторону отправится его попутчица. А та остановилась посредине зала в нерешительности, явно волнуемая теми же самыми проблемами, что и сам Мирошкин. Дама посмотрела в сторону расписания движения самолетов, потом отошла к расписанию междугородних автобусов.
"Что они там возятся?" — с досадой подумал Юрий, оборачиваясь к представителям пограничного контроля. К этому времени количество их удвоилось, худощавый парень с некрасивым, вытянутым лицом коренного фламандца что-то объяснял более старшему товарищу с объемным животиком любителя пива, тыча при этом пальцем то в паспорт Юрия, то на монитор компьютера.
— Что-нибудь не так, офицер? — спросил Мирошкин, заученно скалясь в профессиональной, дипломатической улыбке.
— Вы Юри Мирошки? — спросил молодой чиновник, по западному глотая окончания имен.
— Да.
— С какой целью вы прибыли в Нидерландское Королевство?
— Я следую транзитом в Брюссель, по приглашению руководства блока НАТО.
Мирошкин достал нужные документы, оба голландца внимательно их изучили, потом переглянулись. Старший куда-то ушел, второй, сказав: "Один момент", отложил документы Юрия в сторону и занялся проверкой документов какого-то азиата, не то корейца, не то японца.
"Любитель пива" вернулся минут через десять, и не один, а с двумя рослыми полицейскими.
— Юри Мирошкин? — спросил он строго, беря в руки паспорт полковника.
— Да, это я.
— Вы объявляетесь задержанным по ордеру международного трибунала в Гааге как военный преступник. У вас есть право на адвокатскую защиту, а также на один звонок.
Юрий был ошеломлен.
— Какое вы имеете право! — вскипел он. — Какой еще к чертям ордер?! У меня дипломатический паспорт!
— Это не имеет значение. Правительство Голландии не признает вашего статуса дипломата. Следуйте за нами.
Побагровевшего от злости Мирошкина провели в комнату пограничного осмотра и тщательно обыскали. На все протесты и угрозы русского полковника голландцы реагировали с флегматичной безразличностью, так что через полчаса Юрий плюнул и, напоследок по-русски «причесав» своих тюремщиков, умолк, надеясь только на телефонный звонок в посольство.
Человеку, поднявшему посла России с постели в три часа ночи, трудно рассчитывать на доброту и ласку. Митин, так звали главного российского дипломата в Нидерландском Королевстве, когда прибыл в аэропорт, был настроен соответственным образом.
— Ну, так что у вас тут случилось, полковник? — буркнул он, покрасневшими от недосыпа глазами рассматривая нарушителя своего спокойствия. Мирошкин как можно более подробно рассказал ситуации, Митин кивнул и вышел, сказав только одно:
— Хорошо, сейчас разберемся.
Но вернулся посол только через полтора часа. Следов сна на его лице уже не было заметно, зато отчетливо просматривалось явная злость напополам с растерянностью.
— Плохи твои дела, полковник. Ты знал, что по твою душу в свое время выписали ордер на арест?
— Да, но это когда было?! Да и вообще, что за глупость! Это уже пятая моя поездка на Запад.
— Странно, что она не тринадцатая. Я пробовал все: и протестовал, и угрожал, и просил отпустить тебя под залог — бесполезно. Уперлись как бараны!
— Что же теперь делать? — растерялся Мирошкин. До этого он воспринимал все происходящее как дурной сон, временное недоразумение, но лишь теперь до него начал доходить весь ужас его положения.
— Придется, брат, немного посидеть в тюряге. Это, правда, не наши тюрьмы, тут все гораздо более цивилизованно. Но…
— И долго?
Митин пожал плечами.
— Пока не включится большая дипломатия из Москвы. Так что потерпи.
На следующий день газеты и телевидение взахлеб вещали о деле Мирошкина. "Русский офицер арестован за прошлые военные преступления, — писала английская «Гардиан». — Голландское правосудие предъявляет русскому полковнику обвинение в убийстве четырех чеченских женщин. Невинные мирные жители погибли восемь лет назад от рук Юрия Мирошкина".
Кадры любительской съемки, зафиксировавшие выстрел Юрия из подствольника и последующий взрыв «КАМАЗа» крутили по всем каналам. Правда куда-то исчезли кадры обстрела боевиками блокпоста, тем более смерть Зинченко. Показывали только сам выстрел и крупно лицо Юрия, склонившегося над телом друга.
Следствие длилось всего две недели, сам суд — три дня. Первый раз войдя в зал заседаний, Мирошкин сразу почувствовал, как от затянутых в черные мантии людей веет холодом высокомерия и непонятной ему ненавистью. Он понял все из выступления прокурора, итальянки Андре Конте, пожилой женщины с лицом, на котором напрочь отсутствовали какие-либо эмоции.
— Мы не можем терпеть любых нарушений на нашей прекрасной земле прав человека. Этот же человек нарушил самое важное право человека — право на жизнь. В лице этого жалкого полковника мы судим не только его, но и все его громадное варварское государство. Государство, где раздавлены все права человека, где отсутствует сама свобода.