Последняя Империя
Шрифт:
"Еще одна осень на войне, снова грязь, холод, тоска", — подумал он. И сразу вспомнилось главное — то, что от него ушла Ленка, и тоска по любимой женщине накрыла сердце такой безнадежной мукой, что Юрий закусил край одеяла, чтобы не застонать и не разбудить спящих рядом офицеров. Противный вкус шерстяной тряпки окончательно прогнал остатки сна, и Мирошкин так и проворочался до утра, невольно слушая, как все требовательнее и злее дождь барабанит по крыше, а усиливающийся ветер иногда свинцовыми очередями швыряет капли в стекло небольшого оконца.
А в восемь утра капитан был уже на посту и с чисто физическим отвращением всматривался
— А-а, гаспадин афицер, это он, просто тогда он был толстий, а счас савсем худай стал, — почти кричала Мирошкину в лицо высокая, худая как кочерга и такая же страшная женщина неопределенного возраста. При этом она наклонилась чуть ли не вплотную, и Юрия едва не вырвала от адской смеси лука, чеснока и давно нечищенных зубов. Сам престарелый старик ингуш, действительно мало похожий на фотографию в паспорте, стоял молча, медленно и редко моргая глазами.
К Юрию подошел его запоздавший напарник, капитан Василий Зелинский. За глаза их звали Тарапунька и Штепсель, настолько забавно смотрелись рядом рослый Зелинский и низенький, коренастый Мирошкин.
— Что у тебя? — спросил он, методично лузгая семечки.
— Семен, как думаешь, это он или нет? — спросил Мирошкин протягивая паспорт Зелинскому. Тот оценивающе взглянул на старика, потом на фотографию, потом снова на старика, а затем закрыл паспорт и, отдав его ингушу, махнул рукой, дескать — проходи.
— Сегодня что-то народу меньше, чем обычно, — сказал Юрий, раскрывая паспорт очередного старика, на этот раз чеченца.
— Дождь, сидят по домам, — заметил Зелинский, делая то же самое с паспортом его жены.
С обеих сторон блокпоста скопилось не менее сотни человек, желающих оказаться на другой стороне границы, но это действительно было мало. Обычно таких ходоков стояло раза в три больше. Что особенно убивало офицеров, так это то, что спустя часа два-три те же самые лица возвращались обратно либо в Чечню, либо в Ингушетию. Юрий зевнул, потом еще раз. Зелинский рефлекторно повторил операцию за ним и хмыкнул:
— Ты что это зеваешь, не выспался?
— Нет.
— А я так хорошо спал под этот дождь. Вчера из дома письмо пришло.
— Да? Что пишет Надежда?
— Юрка уже ходить начал, Аньку отдали в детский сад. Кстати, Надежда видела твою с этим… козлом. Говорит, он старше Елены лет на двадцать. Какой-то важный чин в городской управе. Лысый.
— Ну и хрен с ними. Пусть живет, пыль с лысины сдувает.
Офицеры знали друг друга давно, с училища, тогда они не особо дружили, но оба скоротечных курсантских романа происходили у всех на глазах. А затем жизнь в небольшом гарнизоне поневоле сблизила обе семьи, а командировки на Кавказ сделали мужчин едва ли не братьями. Вот только семейная жизнь Зелинского удалась, а у Мирошкина пошла наперекос.
К полудню Юрий окончательно выдохся. Ему казалось, что он заснет прямо с паспортом очередного ходока в руках. Плюнув на все, он отошел к вагончику и умылся. Как раз в это время со стороны Чечни подъехал здоровенный бортовой «КАМАЗ», а сразу за ним три белоснежных джипа с эмблемой ОБСЕ.
— О, опять эти шакалы евросоюзные, — заметил Зелинский, исподлобья поглядывая в сторону заезжих гостей. — Все ездят, нюхают, козлы!
— Да пусть ездят, авось когда-нибудь подорвутся на фугасе, а то все не верят, что тут идет война.
— А лучше, чтобы чеченцы утащили их в плен!
Как обычно, делегацию надо было пропустить без очереди, но для этого требовалось сначала проверить «КАМАЗ», буквально забитый галдящими, как сороки, чеченками и разным скарбом. Мирошкин занялся водителем, от джипов же подбежал не по годам молодой майор с лощеным лицом типичного "арбатского вояки".
— Ну, что тут у вас? — торопливо начал понукать он. — Давайте быстрее, мы на самолет опаздываем.
— Погоди, успеете, — сказал Зинченко и кивнул подошедшему сержанту: — Посмотри, что там.
Запрыгнув в кузов, сержант осмотрелся по сторонам и крикнул:
— Барахло разное! Тряпье, мешки с мукой.
— Ну пошарь там! Да гони этих баб с кузова! Пусть не придуриваются, что правил не знают, каждый день туда-сюда ездят!
Сержант с матом погнал пассажирок из кузова, Мирошкин, проверив бумаги водителя, подошел на помощь к своему другу и так же принялся проверять документы женщин из «КАМАЗа». Получив документы, они по одному лезли обратно в кузов, хотя сержант продолжал осмотр.
— Куда прете, — накинулся он на них. — Не видите, я еще не закончил!
В ответ те загомонили что-то на своем горластом языке, нимало не собираясь уступать солдату. Плюнув, тот продолжил копаться в ящиках и мешках. Молодой водитель «КАМАЗа» нетерпеливо посматривал из кабины, время от времени нажимая на газ и внося ревом своего двигателя еще больший шум. А московский майор снова начал атаковать, на этот раз Мирошкина.
— Э-э, капитан, ты давай не наглей, а! Хочешь себе неприятности получить? Ты их получишь, я гарантирую!
— Да отстань ты, — отмахнулся от него Юрий. — Нашел чем пугать. Дальше Чечни все равно не пошлют. Сержант, как там у тебя?
— Сейчас! — донеслось из кузова. — Ну-ка слезь с этого ящика! Кому говорю, слазь!
"С кем это он там," — подумал Мирошкин, и тут же в кузове грохнул пистолетный выстрел. Капитан еще поворачивал голову, а «КАМАЗ» уже тронулся с места, своим ревом почти заглушив визг попадавших от толчка чеченских женщин. Ближе всего к машине оказался Зинченко, он успел догнать еще не разогнавшийся автомобиль и, подтянувшись, рывком запрыгнул в кузов. Юрий видел, как Василий встал, но водитель заложил крутой вираж, объезжая бетонный блок, капитана мотнуло в сторону. А когда он выпрямился, снова послышались выстрелы, и тело Зинченко дернулось, перевалилось назад, через борт, и упало на дорогу. Эти двадцать метров Мирошкин пробежал на одном вдохе и почти упал на тело друга. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять весь ужас положения. Из пробитого виска друга пульсировала кровь, еще одна пуля прошла через глаз. А со стороны уезжающего «КАМАЗа» доносилась все разгорающаяся пальба. Лавируя по лабиринту из расставленных по дороге блоков, громоздкий грузовик никак не мог набрать скорость, по кабине водителя стреляли из нескольких автоматов, но и из кузова уже не прячущиеся боевики отвечали ожесточенным огнем. Их было трое, в грязном камуфляже, в черных масках. Разогнувшийся Мирошкин перехватил пробегавшего мимо солдата, выхватил из рук у того «Калашников» и, почти не целясь, выстрелил в сторону «КАМАЗа» из подствольного гранатомета. Выстрел получился удачным, граната опустилась точно в центр кузова и, очевидно, попала в какие-то боеприпасы, потому что сразу полыхнул невероятной силы взрыв.