Последняя из древних
Шрифт:
– Сногсшибательная новость! – сказала я, когда он поднял трубку.
– Привет? – Саймон казался озадаченным.
Еще бы, в Лондоне глубокая ночь.
– Проект. Раскопки.
– Это какая-то горячая линия секса по телефону?
– Я получила деньги.
– Замечательно. – Он, вероятно, протирал глаза. Я представила его в нашей постели, простыни безнадежно скручены. – Твоя встреча прошла успешно. В чем я не сомневался. У тебя есть бокал шампанского, чтобы отпраздновать?
Это дало мне передышку.
– Ты слушаешь, Роуз?
– Мне не следует пить.
– На Манхэттене что, дефицит шипучки?
– Я беременна.
– О. – Я как будто услышала, как Саймон сел в постели. Я точно знала, как он сейчас выглядит. Брови, чуть ли не самая выразительная часть его лица, поднялись до середины лба. По голосу было слышно, что его губы расплылись в улыбке. – Это лучшая новость.
Наступила тишина: вероятно, Саймон пытался взять себя в руки и решить, какой вопрос задать первым. Наконец он надумал:
– Какой срок?
– Четыре месяца.
– Значит, через…
– Где-то в начале сентября.
Он помолчал, возможно, смиряясь с тем, насколько сильно теперь изменится его жизнь.
– Так вот что ты имела в виду под новостями. А я-то думал, ты о своей встрече.
– Ты только и думаешь о моей работе.
– Признаюсь, я так счастлив, Роуз. Ты же знаешь, я всегда этого хотел. Я боялся, что мы слишком стары.
– Что я слишком стара, – поправила я.
Он спросил, замечаю ли я какие-либо изменения. Я рассказала ему ужасную историю, как меня однажды утром чуть не стошнило на Энди. Мои груди слегка увеличились, хотя живот оставался плоским, а соски, возможно, стали чуть темнее, и это очень мило. Рассказывая об этом, я мысленно вернулась к тому, что сказала Кейтлин, когда я выходила из музея. Если по мне ничего не заметно, что она имела в виду?
– Знаешь, что меня больше всего радует? – спросил Саймон.
– Менять подгузники? – предположила я.
– Ага, конечно. Жду не дождусь.
– Я предпочитаю древние, окаменелые какашки свежим.
– Попробуй еще раз угадать.
– Сказки на ночь?
– Нет, – сказал он. – Больше всего меня радует то, что это будет значить для нас.
– И что же?
– Мы больше времени будем проводить вместе.
– Верно.
– И ты перестанешь все время скакать из пещеры в пещеру, из страны в страну.
– А где же я буду?
– Наконец ты будешь дома.
Часть вторая
6
Когда Дочь пришла в себя, лежа на спине в узкой лощине, было тихо. Все звери в окрестностях реки, казалось, замерли, но она знала, что они начеку. То, что она сейчас сделает, может означать для них возможность поесть. Это может даже означать изменение порядка земли. Ветви деревьев слегка покачнулись. Рыжие белки перестали верещать и только дергали хвостами. Барсучье семейство, прятавшееся днем, проснулось, но, навострив уши, оставалось в укрытии. Однако медведица не шевелилась. Ее интерес к происходящему был слабым, и она задремала. Ее длительное перемирие с семьей означало, что сейчас она может экономить силы, а если им повезет, то позже она поест, в этом она была уверена. Молодой леопард старался держаться в стороне.
Единственное, что не изменилось, – это река. Ее не интересовали земные дела вроде того, какое мясо едят. Она занималась только поиском самого легкого пути вниз по склону горы. Она текла. Ничто не могло остановить ее, и в этом смысле она была сильнее всего на свете.
Дочь видела все свои мысли как картинки, проплывавшие в ее голове. Бизон, Сын и Крюк, Большая Мать и Струк – где они все? Под головой она чувствовала твердую землю. Солнце изо всех сил старалось согреть ее. Она глубоко вдохнула и почти удивилась, что не набрала полный рот воды. Но река оставалась частично замерзшей… она лежит на льду? Приподняв голову, она посмотрела вниз. Ступни там, где положено – на концах ног. Пальцы ног пошевелились в знак приветствия. Она была поражена, поняв, что ее голова все еще приделана к остальному телу. «Вар», – пробормотала она. Все еще приделана.
Дочь нащупала ракушку, которую носила на шее. На месте. Она быстро приподнялась, держа копье острием вниз. Ее голова качнулась, и земля наклонилась. Она шагнула в сторону, пытаясь удержаться в вертикальном положении. Где же Сын? И Крюк? Она потрогала голову – здоровенная шишка. Падая, она ударилась о каменную стену, так что в глазах загорелся белый огонь. Она потерла голову и осторожно пошла вдоль лощины к относительной безопасности скалистого выступа. Большая Мать и Струк прятались в корнях деревьев, где она их и оставила. Они не осмеливались выглянуть, пока Дочь не позвала: «Ароо?»
Из корней высунулась маленькая голова Струка. Большая Мать притянула мальчика поближе к себе, чтобы защитить его. От беспокойства его узкое лицо сморщилось. Волосы похожи на клочок темного мха; широкая полоска кожи на лбу блестела от солнца. На какой-то миг Дочь вдруг задалась вопросом, сколько ему лет. Он был так мал, что определить было трудно, но, посмотрев на Струка, она поняла, что с ним все хорошо.
Время вращается в цикле времен года, но ничего никогда не повторяется в точности. Если земля принимает много дождей, сроки сбора лесных орехов сдвигаются. Если солнце печет сильнее, время урожая тоже может измениться. Когда лед ломается, рыба идет на нерест. А перед этим зубры переходят реку. Но в этот миг она посмотрела на Струка, и хотя ушиб головы оглушил ее, она почувствовала, что время может идти и вперед. Земля будет меняться, а Струк – расти. Земля замерзнет, а его мягкие ноги станут блестящими и твердыми. Река наполнится дождем, а его круглый живот станет плоским, как лед. Камни будут выветриваться с земли, а плоские надбровные дуги Стрюка затвердеют и выпятятся, чтобы защитить глаза. Внезапно Дочь мысленно увидела, как все это произошло. И ничего не произошло. Она покачала головой, чтобы отделаться от этих мыслей. Отвлекаться и умиляться Струком в тот момент было небезопасно. Это мешало ей чувствовать охоту. Где опасность?
Мальчик поймал ее взгляд и поднял мизинец. Это был их сигнал. Когда Струк впервые появился в их лагере на месте встречи, большую часть времени он тихо сидел в темном углу. Дочь однажды ввалилась в хижину, чтобы полечить мизинец, который прищемила камнем. Она подняла палец вверх, чтобы не ушибить его. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она поняла, что мальчик сидит в углу. Он точно так же поднял мизинец. Это могло означать разное в зависимости от обстоятельств, но тогда она поняла, что он хочет спросить: «С тобой все хорошо?»
Она подняла мизинец, чтобы сообщить: «Все хорошо». Струк кивнул и опустил голову. Рядом появилась голова Большой Матери. Ее морщинистый рот растянулся в улыбке, когда она увидела Дочь. Облегчение обвилось вокруг них, как луч солнца. Их затопило тепло. Дочь взглянула на тропу, высматривая следы, которые вели к реке. Она поняла, что зубриха-мать переступила через ее тело и вышла из канала. Как она ее не раздавила? Наверное, помог случай… или Крюк. Где же он? Лед еще не до конца отпустил реку. Следы копыт отпечатались в грязи и тянулись по льду, там, где он был достаточно толстым, чтобы удержать животное. И там было распростерто тело зубрихи. Зверь еще дергался, в боку зияла страшная рана. Дочь поняла, что зубриха больше не встанет. По льду растекалась широкая лужа крови. Поблизости наготове стоял Сын, подняв копье и не подходя слишком близко, но готовый вонзить его, как только потребуется. Должно быть, он атаковал зубриху сзади. Приближаться к умирающему зверю было опасно.